Книга Требуется пришелец - Евгений Лукин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пожал голыми андроидными плечами:
— Мы же размножаемся…
— А на конвейере нас изготавливать не проще?
— Вряд ли. Андроид — не трактор…
— Почему тогда вымерли первые модели? Почему тоже не размножились?
— Как же не размножились? Размножились… Просто модель «кроманьонец» оказалась совершеннее, агрессивнее… Ну и вывела всех остальных под корень…
Вот если бы и у меня на любой вопрос собеседника тут же находился готовый ответ… Тогда бы я был не Володя Турухин.
— Слушай, — взмолился я. — Давай по-другому. То, что ты рассказываешь, безумно интересно, но… Просто передай свой разговор с Обмылком. Дословно.
— Хренов тачку и полтачки впридачку? — кисло осведомился Лёха.
— Чего-чего?
— Это если дословно, — пояснил он. — Там ещё много народной мудрости было, всего не упомнишь…
— Ну хорошо, тогда хотя бы своими словами… По сути. Что он тебе сказал?
Лёха увял, окончательно утратил интерес к беседе.
— Ну а что по сути… — нехотя произнёс он. — Сказал, что увольняться сейчас нет резона…
— И всё?
— Ну… про свалку ещё сказал…
— А почему нет резона?
— Потому что нас и так скоро рассчитают. Или оформят переводом… Это уж как пожелаем.
— Переводом — куда?
— К другим владельцам… в другую муть…
— Но почему?
— Потому что параллелепипед! — отрезал он.
Я опешил. Лёха посмотрел на меня и осклабился.
— У моего друга сынишка, — пояснил он. — Тоже как привяжется… Пап, почему снег? Потому что холодно. А почему холодно? Потому что зима. А почему зима?.. Ну, папаша возьми да и брякни: «Потому что параллелепипед!» «А почему…» — Лёха изобразил ошарашенную детскую физию. — И всё. Повторить-то не может…
— Отстал?
— Нет, — с сожалением сказал Лёха. — Второй раз этот номер не прошёл. Напрягся пацан — и выговорил…
— Так почему параллелепипед? — спросил я.
Алексей вздохнул. Понимал, что не отвяжусь.
— В каких случаях увольняют всех разом? Банкротство, форс-мажор… Я бы предпочёл первое, но нас, боюсь, ждёт второе. Именно форс-мажор…
— Лицензионные с огнемётами? — не удержавшись, съязвил я и запоздало прикусил язык.
К счастью, Алексей не обиделся.
— Чёрт его знает! Вполне возможно…
— Что ж ты у Обмылка не уточнил?
— Пытался. Но это ж Обмылок…
Прилегающая к полу буро-сиреневая мгла заклубилась, и на пятачок выкатились три ёжика. Посуетились, поныряли во вдавлины — и сгинули.
— Всё равно непонятно, зачем мы им, — сказал я. — Лохматым. Ненавидят, боятся — и покупают…
— Не исключено, что всё предельно просто, — помолчав, отозвался Лёха. — Возьми людей. Что для нас страшнее всего? Смерть. А что мы считаем символом смерти? Череп. Тем не менее находятся особи, у которых татуировка в виде черепа, брелок в виде черепа… Те же панки, скажем. Вот, мол, какие мы бесстрашные! Глядите и ужасайтесь…
— Ты полагаешь, что…
— Почему бы нет? Для лохматых мы символ насильственной смерти. Кстати, с нами и обращаются соответственно: поигрывают, как брелоками… Да и, собственно, всё. Больше мы ни на что не пригодны… И слава богу!
Я слез с крышки — сумрачная акварель вокруг шевельнулась подобно осенней линялой листве. Изобилующей нюансами и оттенками. Мимо, примерно на высоте моего роста, колыхаясь, плыла вперевалку крупная медуза. Приостановилась и на долю секунды приняла идеально круглую форму, отразив голое кувшинное рыло и выгнутую часть футляра, увенчанную другим кривобоким уродцем. Первый раз я узрел здесь своё отражение. Хотя бы в таком виде.
— Обрати внимание… — задумчиво произнёс Алексей. — Как это похоже на последний день перед войной. Тишина, спокойствие… благоденствие… А завтра вдруг — ба-бах!..
— Ты так и не ответил, — напомнил я. — Почему ты остался?
— Думаешь, опять из высоких соображений? Ничего подобного! Мне теперь что лохматые, что лицензионные… Просто из любопытства. Хочу досмотреть, чем всё кончится…
* * *
Чего у Алексея не отнимешь, так это умения нагнать мурашек одной-единственной фразой. Надо же было такое придумать: последний день перед войной! Однако время шло, а в нашей мути ничегошеньки не менялось. Всё так же мирно плавали медузы, катались колобки, играли оттенки, ветвились страшилки, всё также беспредельничала Мымра.
Странный человек Лёха. Хлебом не корми — дай постращать себя и других. Хотя здесь хлебом и не кормят — из дозаторов питаемся.
Может, он просто лодырь? Сколько он проторчал на Карининой даче? Тоже, наверное, не меньше недели. Скважину не запустил, калитку не исправил… Так, покопался в грядке перед домом… А чем-то же надо своё безделье оправдать! Чем? Только философией… Некогда, мол, умствую…
Но вот Обмылок… Удивительная личность. При том, конечно, условии, что он вообще личность. Торговец в горячей точке. Почти маркитант. Рискующий жизнью, рискующий товаром… Горячая точка… Нет, не верю. Всё это, братцы вы мои, Лёхины фантасмагории. По-моему, он и сам в них не очень-то верит…
Но что бы я особенно хотел узнать: каким образом здесь расходятся слухи? Вроде толковали мы с Алексеем наедине, без свидетелей, если, конечно, не считать тех же колобков с медузами, тем не менее Лере о нашей беседе откуда-то стало известно. А может, брала на пушку. Как я Обмылка.
— Ну так что он тебе сказал?
Я решил по примеру Лёхи быть скрытным. Просто не хотелось пугать Валерию.
— Да почти ничего. Ты ж его знаешь! Чисто контрразведчик…
Подсунулась почти вплотную, раздула зрачки.
— Тоже догадался, да?.. — шепнула она.
— О чём?
Конспиративно огляделась, снова повернулась ко мне.
— Его сюда внедрили…
— Лёху?
— А что ж ты думаешь? Я его сразу вычислила! Только никому не говори…
Кому ж это, интересно, никому? Вадиму, что ли?
— Да ладно тебе! — сказал я. — Станет шпион на расчёт подавать, истерики закатывать…
— Да это провокация была! — досадуя на мою твердолобость, прошипела она. — Он из Обмылка сведения вытрясал… Не веришь — Вадима спроси!
О господи, Вадиму-то откуда знать? Хотя… Вполне мог подползти и подслушать — штука нехитрая. Я готов был принять это на веру, однако неуёмная Валерия ухватила меня за локоть и поволокла к нашему трудяге.
Дальше начались потрясения. Для начала мы заблудились. Мы! Опытные андроиды, способные с закрытыми глазами выйти к любому из четырёх футляров, вышли чёрт знает куда. Место вроде то, но смутного ледяного холма нигде не вздымалось. Беспомощно озираясь, мы бродили по знакомым вдавлинам и выпуклостям, пока я наконец не разозлился.