Книга Смерть и немного любви - Александра Маринина

– И что я скажу?

– Скажешь как есть. Скажешь, что, если он не вернется всамое ближайшее время, я тебя убью.

– Господи, но за что? Меня-то за что? Что я вамсделала? – Лариса расплакалась. Ей было холодно, все тело болело. Нупочему это должно было случиться именно с ней?!

– Будешь реветь – буду бить, – равнодушно сообщилей мучитель, по-прежнему уткнувшись в телевизор.

Она разрыдалась, громко, отчаянно. Он молча встал, подошел кней, ловким движением сунул ей в рот скомканную тряпку и быстро наложил сверхуширокую ленту лейкопластыря. Потом отстранился, будто любуясь своей работой, ивдруг изо всей силы пнул Ларису ногой сначала по ягодице, потом по спине.Немного подумал, ударил еще два раза, на этот раз по груди.

– Ну как, достаточно? – заботливо спросилон. – Ты дашь мне наконец матч досмотреть?

Она лежала неподвижно, запрокинув голову. Слезы стекали изглаз по вискам и затекали в уши. От боли она почти ничего не видела, в глазахпотемнело.

Ей нужно придумать, как найти Сережу. Иначе этот сумасшедшийманьяк ее убьет. Она судорожно перебирала в голове его знакомых, пытаясьвспомнить их имена и телефоны. Она должна придумать. Она должна его найти.

Глава 12

– Мы, конечно, можем госпитализировать вашу мать, есливы настаиваете, но ей придется лежать в коридоре, и ухаживать за ней будетнекому.

Врач вытерла руки, которые тщательно вымыла после осмотраВероники Матвеевны. Госпитализировать семидесятилетнюю больную с инсультом? Даглавврач ее уволит без выходного пособия. Больница и так переполнена,оборудование ветхое, врачей не хватает, палаты забиты вдвое против допустимойсанитарной нормы. Никто не позволит класть парализованного человека, который невыздоровеет, а прожить может еще очень долго.

– Что же мне теперь делать? – растерянно спросилТурбин, подавая ей плащ.

– Наймите сиделку, если сами не можете за нейухаживать, – равнодушно ответила врач.

– Но я даже не знаю, как ухаживать запарализованными! – в отчаянии произнес он.

Ей стало его жалко. Такой красивый молодой парень – а на тебе,вмиг оказался прикованным к парализованной матери. Но помочь ему она ничем немогла.

– Знаете, на моем участке много таких больных. Хотите,я дам вам их адреса и телефоны, свяжитесь с ними, они поделятся с вами опытом.Сестра будет приходить каждый день делать уколы, а я зайду к вам через два дня.Не забывайте измерять давление дважды в день. И не отчаивайтесь. Это толькосначала страшно, а потом все нормализуется. Вы привыкнете, научитесь обращатьсяс ней, станет полегче. Честное слово, это я вам обещаю. Я за десять лет многораз такое видела.

Он закрыл за ней дверь и вернулся в комнату. Мать лежала соткрытыми глазами, совершенно неподвижная, какая-то восковая. Он сел в кресловозле окна и словно окаменел.

Когда он примчался домой после встречи с Маратом вСеребряном бору, мать готовила обед.

– Мама, оторвись, пожалуйста, на пару минут. Мне нужнокое о чем тебя спросить.

Он действительно был уверен, что это вопрос двух минут. Онспросит, она ответит, может быть, покажет какие-нибудь документы, о которых емуи в голову никогда не приходило спрашивать. В его свидетельстве о рождении вграфе «отец» было записано: «Николаев Виктор Федорович», и мама как-тообъяснила ему, что фамилия Турбин – известная, и ей хотелось, чтобы сын носилту же фамилию, что и его прадед-дворянин и дед-архитектор. Такое объяснениеникогда не вызывало у Валерия ни вопросов, ни недоумения. Действительно, Турбинлучше, чем какой-то там Николаев, которых пруд пруди, в каждом классе по два человека.

– Спрашивай, сынок, – улыбнулась ВероникаМатвеевна, вытирая испачканные в муке руки о фартук и присаживаясь натабуретку.

– Скажи мне еще раз, кто был мой отец.

Вероника Матвеевна посерела, и это не укрылось от ее сына.

– Почему вдруг сейчас такой вопрос? Что-нибудьслучилось?

– Случилось.

Он помолчал, собираясь с духом.

– Мне сегодня сказали, что мой отец – санитар из морга,которого посадили за то, что он глумился над трупами. Скажи мне, что этонеправда, и я больше никогда не вернусь к этому вопросу.

Лицо Турбиной стало землистого цвета.

– Кто тебе сказал? Кто посмел?..

– Неважно, мама. Важно только одно, правда это или нет.

– Он тебя нашел? Говорил с тобой?

– Кто? Кто должен был меня найти и говорить со мной?Ответь же наконец.

– Твой отец. Эта мразь. Это он тебе сказал?

– Значит, это правда, – глухо сказал Валерий,прислоняясь к стене и закрывая глаза.

И тогда мать рассказала ему все. Про то, как обнаружилагниющее тело умершего соседа, как молоденький санитар из морга Павел поил ееводкой, чтобы она нашла в себе силы помочь ему, потому что никто больше нехотел этого делать. Про то, как он вернулся, как они снова пили вдвоем, как оностался у нее на ночь и как она выгоняла его утром. И даже когда обнаружила,что он украл у нее старинное и очень дорогое кольцо, она не кинулась егоискать, не стала заявлять на него в милицию, хотя прекрасно знала, где егоможно найти. Ей было стыдно. Ей было отвратительно. Она ненавидела сама себя.

А спустя два месяца она обнаружила у себя признакибеременности. Спохватилась не сразу, грешила на начинающийся ранний климакс. Унее, нерожавшей и никогда до той поры не знавшей мужчину, месячные и без тогобыли нерегулярными. Только постоянная головная боль и сонливость заставили ееобратиться к врачу. Тот подтвердил беременность, назвал срок – семь-восемьнедель. Она и без него знала, какой срок, точка отсчета была только одна.

И в этот момент ее вызвали в ректорат и торжественносообщили, что ее как члена партии, активно участвующего в общественной жизниинститута, рекомендуют для поездки в Чехословакию на два месяца по обменуопытом. Шел 1967 год, поездки за границу доставались только самым удачливым ипробивным. И Вероника Матвеевна дрогнула. Она не смогла отказаться. Ехать надобыло уже через две недели. Она кинулась искать врача-гинеколога, свою старуюзнакомую, которой доверяла безоговорочно, в надежде сделать аборт в течениеэтих двух недель. Ей не повезло, знакомая оказалась в отпуске. Она бросилась вженскую консультацию по месту жительства, попросила направление. Ее заставилисдать анализы и направление выписали только после этого. Схватив направление,она помчалась в больницу и там узнала, что на аборты очередь и ее могутположить только через двенадцать дней. А до отъезда осталось всего семь. Онапросила, умоляла, плакала, говорила, что уезжает за границу на два месяца и ейнепременно нужно успеть… Заведующая отделением презрительно швырнула ейнаправление назад и фыркнула, что, мол, по заграницам разъезжать время есть, ав очереди постоять вместе с теми, кто не ездит, так вы очень занятая. Конечно,Вероника Матвеевна могла бы обратиться к коллегам по институту с просьбойсоставить протекцию в какой-нибудь больнице, пусть в самой захудалой, но… Сорокдва года. Одинокая. Член партии с безупречной репутацией. Ей было стыдно.