Книга Приручение зверя. Новая Лолита - Эмили Магуайр

— Мне было видно, как он делал это с тобой, Сара. Мне было видно, как его костлявая спина дергается в окне, было видно, как болтаются в воздухе твои лодыжки. Я стоял прямо у окна и наблюдал, и мне было грустно, что ты так низко пала.

Сара повернула голову, чтобы поймать его губами, но он положил ладонь на ее лоб и заставил лежать, не двигаясь, глядя в потолок. Он сел ей на грудь и, придерживая ее голову левой рукой, двигал правую вверх и вниз по своему члену. Она забилась в своих путах, и они врезались в ее плоть, он увидел это, но не реагировал.

— Меня удивило не то, что ты занялась этим, а то, что ты занялась этим так быстро. Прошло всего несколько часов с тех пор, как я увидел тебя, и только полчаса с тех пор, как бедный маленький Джейми постарался, как мог. Ты занялась этим сразу, и признаюсь, это меня возбуждает. — Он нажал на ее лоб сильнее, его движения стали более бысрыми, колени вжались в ее ребра. — Я стоял за окном, наблюдал за этими трахающимися детьми и думал, как глупо, что я платил на секс, а у тебя не было отбоя от любовников. — Его голос задрожал, дыхание стало неровным. — Ведь мы можем удовлетворить только друг друга, правда, любимая? О боже! Мы в нашей жизни были удовлетворены только друг другом и... ах... можем стереть наши гениталии напрочь, трахая все, что движется, и — о, о, о господи — нам всегда будет этого не хватать, если мы не будем вместе. О, боже мой!

Теперь он всем весом опирался на ее лоб, и Сара испугалась, что он потеряет контроль и раздавит ей череп. Она так и сказала ему, и он потерял контроль, вдавив ее голову глубоко в матрас, снова взывая к Богу и извергая семя ей на лицо.

Прошло время. Он вытер ей лицо и дал немного виски, но не дал воды. Он сел ей на грудь и выкурил сигарету. Когда она попросила затянуться, он сказал, что она сможет это сделать, когда они закончат. Она пожаловалась на головную боль, и он дал ей две маленькие белые капсулы и неразбавленного виски из бутылки, чтобы запить. Когда она сказала, что у нее затекла нога, он помассировал ее. Он говорил о своей жене, своих дочерях, своих проститутках. Он не хотел, чтобы говорила Сара, и она не возражала. Он все время мастурбировал, прерываясь, только чтобы выпить или покурить или дать Саре таблеток и алкоголя. Каждый раз он кончал на нее, ни разу в нее, и аккуратно убирал следы. Затем он ложился рядом с ней и спал некоторое время, прикрыв рукой ее грудь, согнув ноги поверх ее ног. Сара тоже поспала, но беспокойно. Ее все время будил звук его голоса или вибрация кровати, когда он склонялся над ней и пытал ее своей постоянно возобновляющейся, неприкасаемой страстью.

Шло время, и она стала умолять его войти в нее, поцеловать или позволить ей поцеловать его. Она не могла выносить близость без завершения. Она так старалась освободиться, что на руках у нее выступила кровь. Он слизал кровь и отер ее слезы, и дал ей еще виски, но не позволил ей дотронуться до себя и не развязал ее.

Когда ей понадобилось в туалет, он отвязал ее и отнес туда, и ждал перед дверью, чтобы отнести обратно на кровать и привязать. Она попросила его на этот раз завязать ленты слабее — он завязал их туже. Она потеряла сознание.

А потом она очнулась, и он целовал ее лицо.

— Ты меня любишь? — Он маячил над ней, как растущая волна.

— Очень.

— «Порфирия обожала меня; от удивления сердце мое расширилось и как бы росло, пока я думал, что мне делать. В этот момент она была моей, моей, прекрасной, совершенно чистой и благой: я понял, что сделаю с ее волосами».

— Ты меня задушишь?

— Нет, если ты не будешь паниковать. — Его рука сжалась на ее горле, и Сара попыталась заговорить, но не смогла. Он разжал пальцы. — Если будешь биться, задохнешься. Все очень просто. А теперь будь хорошей девочкой и лежи тихо.

Он снова сжал ее горло, и Сара закрыла глаза и почувствовала спокойствие кислородной недостаточности, словно на дне глубокого зеленого моря. Он вошел в ее тело, и так хорошо было чувствовать, как он плывет вместе с ней. Она боролась, чтобы не потерять сознание и сосредоточиться на ощущениях, проплывающих сквозь ее бедра, и словах, которые он вцеловывал в ее волосы. Но так трудно было его понять; трудно было сосредоточиться на том, что он говорил. Она уплывала вместе с отливом, а его резкие слова вернули бы ее назад и заставили остаться. Она пыталась держаться, как он велел ей, схватить его крепко, как будто его член — ветка, свисающая над стремниной, и если она ухватится за нее, то не утонет. Если она обернется вокруг него и сожмет его достаточно крепко, она будет спасена. Ее руки и ноги были парализованы, и она держала его изнутри, хотя и знала, что это все обман, и она тонет гораздо быстрее, когда втягивает его глубже.

Потом она поняла, что умирает, потому что, когда через силу раскрыла глаза, увидела только тьму и больше не слышала голоса Дэниела, ведущего ее. Она видела темноту и слышала ее — похожий на шум прибоя звук пустоты, который был не просто вокруг, а внутри нее. Она была пустотой, плыла в пустоте, слышала пустоту. И вдруг, во вспышке света, она стала всем, чувствовала все, слышала все. Ее расщепляли надвое, и, когда ее тело открылось до предела, Дэниел закричал и провалился в нее, и Сара тоже закричала, потому что свет был слишком ярок, жар слишком горяч, и спазмы никак не могли кончиться, даже когда он вышел из нее и опять позволил ей дышать. Как будто он вдавил горячие пальцы душителя прямо в ее нервные окончания, и ее тело было в шоке, потому что не было создано для того, чтобы его трогали иначе, чем сквозь кожу. Когда конвульсии прекратились, он отвязал ее, она свернулась в комочек между его ног и уснула сном невинного младенца.

Сара проснулась на полу кухни Дэниела. Дэниел храпел рядом с ней, его левая нога была протянута поперек ее живота, давя на ребра. Она почувствовала, как свежая любовь вырывается из места, так ей наполненного, что больно было чувствовать еще больше любви. Она осторожно подняла его ногу и выскользнула из-под него. Он хрюкнул и перекатился на бок

Трудно было припомнить, как они оказались на полу в кухне — то, что произошло, виделось как в тумане. Последним ясным воспоминанием были смерть и возрождение, а затем — только несколько четких, ярких картинок, как будто эпизоды из какого-то странного наркотического видения. Она переступила через его спящее тело с трудом. Все болело.

Сара нашла кофе и включила кофеварку, надеясь, что ее фырчание и запах кофе мягко разбудят его. Когда она открыла дверь холодильника, память вернулась: они проголодались и пришли сюда поесть. Что-то отвлекло их — они отвлекли друг друга, — и кто знает, как давно это было, но сейчас у Сары голова кружилась от голода. Она нашла пакет рогаликов в морозильнике и бросила их в микроволновку.

— Что там делает моя девочка?

Сара обернулась и улыбнулась ему — пересохшие, растрескавшиеся губы защипало. Дэниел с мутными глазами и растрепанными волосами потянулся на полу, потом поднялся, чтобы размять спину. Раздался громкий хруст, и он застонал.

— Совсем разваливаюсь, — сказал он, вставая и поворачивая голову сначала в одну сторону, потом в другую. «Крак!» И снова «крак!».