Книга Знак неравенства - Наталия Терентьева

— Поговорим об этом позже. — Она встала и, окинув взглядом стол, вздохнула. — Дорогие мои друзья! — Ее голос почти не был слышен из-за смеха гостей. Оксана постучала ножом о рюмку. — Мои дорогие…

Денис тоже попытался привстать, но не смог отодвинуть свой стул. Тогда он приставил палец к губам и издал индейский крик. Кто-то из гостей захохотал. Довольный, красиво одетый Эмиль, сидящий рядом с Оксаной, попытался унять разошедшихся соседей. Развеселившаяся парочка, не в силах сдерживать хохот, полезла под стол. Денис взял в руки пустую бутылку и дунул сбоку в ее горлышко. Звук получился громкий и смешной. Под столом захохотали.

Денису тоже понравился звук, и он весело прокричал:

— Все вместе, дорогие гости! Взяли в руки по бутылке и… — Он задудел попеременно в разные бутылки. — Симфония моей жизни! Часть вторая! Патетическая!

Оксана молча вынула у мужа из рук бутылки и поставила их на стол. Жанна положила ему на плечо руку, задев крупным кольцом его ухо. Денис дернулся, а Жанна обняла его и тихо сказала:

— Хорош, Денька. Не расходись.

— Я попросил бы…

Жанна прижала его второй рукой:

— Попроси, мой хороший, попроси…

Оксана, которая, опустив голову, краем глаза наблюдала за подругой и мужем, снова встала и заговорила, уже не обращая внимания на шум и возню гостей:

— Дорогие друзья! Близкие и родные мои люди! Сегодня свершилось то, о чем мы с мужем мечтали много лет. Этой зимой мы, наконец, решили, что готовы предстать перед Богом…

Денис, до этого сосредоточенно обгладывавший маслину, которую ему засунула в рот Жанна, сплюнул косточку на стол и громко протянул:

— Ё-ё-ка-лэ-мэ-нэ… Ты меня, мать, раньше времени не хорони! Ни хрена подобного! — Он резко освободился от Жанниных рук. — Предстать перед Богом?! Ты сначала разберись, перед каким, собственно? Рук хотя бы у него сколько — четыре или две?

Жанна с Эмилем одновременно воскликнули:

— Денис!

Денис лягнул воздух в сторону друга, сильно ударившись ногой о соседний стул, и повернулся к Жанне:

— У нее богов знаешь сколько? Больше, чем у тебя сисек!

Оксана быстро и негромко проговорила:

— Хватит идиотничать, Деня, я оговорилась.

— А ты перед всеми скажи: я от счастья необыкновенного оговорилась. Не предстать перед Богом, а так — зайти на минуточку, в курс его поставить, что Денис Турчанец тебя уже шестнадцать лет… ну, ты там слово сама подбери… А то как-то неудобно — все знают, а он — нет.

Притихшие было гости опять начали смеяться. Оксана тоже через силу улыбнулась. Денис, налив себе полный бокал, попытался встать на стул:

— Я скажу! Я — человек слабо верующий, перед соитием не молюсь. Как получится, так и получится, главное, чтоб с душой!.. С огоньком!..

Теперь уже встал Эмиль, наклонясь, обошел Оксану и попытался снять Дениса со стула.

— Это кто ж меня… — засмеялся Денис, оборачиваясь.

Они оба потеряли равновесие и упали на стол. В наступившей на миг тишине послышался удивленный голос из-под стола:

— Бомбят… — и повизгивающий смех девушки.

Остальные гости тоже захохотали. Оксана быстро и звонко воскликнула:

— И да не превратится вино в воду! За наш освященный брак!

— Трижды аминь! — подхватила Жанна и, выпив водки, затянула густым сочным басом: — Христо-о-с воскре-е-се, смертию смерть поправ…

Оксана укоризненно посмотрела на подругу:

— Жанка! Ну, ты-то еще…

— Пардон! — Жанна засмеялась и тут же сама себе закрыла рот ладонью. — Вмиг исправимся… Слышь, Турчанец, а ну, хором запевай! Аллилу-у-йя, алли-луйя-а…

Оксана смочила салфетку минеральной водой, вытерла себе лоб и умоляюще посмотрела на сидящего сбоку стола отца Григория:

— Батюшка, прости нас, грешных…

— Бог простит, дочь моя, — слегка улыбнулся тот и встал. — Пойду я.

Оксана, расстроенная, с трудом выбралась в своем пышном платье из-за стола и быстро подошла к священнику:

— Батюшка, ну, прости ты нас, напились… переволновались…

Отец Григорий взял ее руку в свою:

— Мне и правда надо идти, Оксанушка. А Деня твой, похоже, переживает, что свободы ты его, матушка, навеки лишила теперь. — Он подмигнул Оксане. — Я рад за него.

Оксана поцеловала священнику руку и вытерла набежавшие слезы.

— Спасибо, батюшка. Вся вина моя, если что.

Отец Григорий покачал головой:

— Уж очень ты хороша для Турчанца, матушка моя… Но… — Он внимательно посмотрел ей в глаза. — Благодари Господа, дочь моя, что так все сложилось… И знаешь что… Ты выбирай все-таки, каким богам молиться. Бог-то, конечно, один и все простит, и глупость нашу тоже. Но ты бы уж от ересей своих сама отказалась. И крест, — он кивнул на красивый Океании крест, усыпанный бриллиантами и сапфирами, — пониже повесь.

Денис, пробираясь между поваленных стульев к священнику, закричал через весь стол:

— Ле-ха! Жене моей башку не дури! У нее и так там Христос с Магометом рядом на завалинке сидят и ждут, — задев за ногу какого-то задремавшего гостя, он опять чуть не упал на стол, — когда к ним… — он постарался ровно встать и опять покачнулся, — ой-ё-о-о-моё… Кришна на огонек заглянет… фокусы им всякие покажет… Дема… — Денис сосредоточился и все же выговорил по слогам, — дематери-а-ли-зацию… Ну, ты в курсе!

Отец Григорий улыбнулся Оксане:

— Видишь, ни на секунду тебя не отпускает, как будто слышал нас сейчас… Ревнует к богам твоим… несчитанным… Чувствует, что его-то самого нет среди них…

Денис проорал:

— Бо-ог е-еди-ин…

— Надирают бесы Деню нашего, корчат. А на самом деле он глубоко религиозный человек, Деня твой, только в Бога неверующий. Невоцерквленный он человек, потому плохо ему, притулиться негде. Пойду, матушка, не обессудь. — Священник крепко сжал Оксанину руку пониже плеча и быстро ушел.

Денис, наконец пробравшись к жене, набрал со стола в руку полную горсть оливок и стал плевать ими, не прожевывая, в стенку напротив, стараясь попасть в висящее на стене чучело совы. Оксана погладила мужа по плечу, тот вырвался.

— Ушел? Вот прохиндей, Лешка-то, а? Ты знаешь, какой он в универе был? Ни одну девчонку не пропускал, на руках и на голове в вестибюле крутился — брейк-данс выплясывал… да еще и стихи писал… совсем короткие — три, что ли, строчки… Сейчас, подожди, я одно до сих пор помню, м-м-м… — Денис свободной рукой потер себе лоб. — А! Вот! — И он стал декламировать с пафосом, обращаясь к Оксане:

Когда в кустах мы с вами водку пили,

Любимая, меня вы не любили!