Книга База 211 - Алла Дымовская

Само собой, после того как продырявили «Апач», пробираться стало трудней. Подавать позывные в эфир Вернер даже не помышлял. Вдруг услышит кто не надо, и что делать будут? Он уж пробовал погружение, всего-то семь-восемь метров, только поднырнуть под лед на полсотни миль. Еле-еле заплата выдержала, вся «слезилась», а местами текла тонким ручейком. Нагрянет противник – винт полукривой, лодка – что твое решето, торпедный запас после удачной охоты – африканским москитам в насмешку, не укусишь. Слушали внимательно радио и, чуть что, сразу меняли курс, словно в прятки играли с каждым встречным-поперечным. Атлантический бассейн место людное и ненадежное, но идти в дальний обход в их плачевном положении немыслимо. И время проклятое ого-го как поджимает!

Скоро, согласно его расчетам, Барбадос остался на востоке. Самого острова они так и не увидели, и хвала за то Всевышнему. Стало быть, и лодку никто не обнаружил, хотя теперь шли в надводном положении. Вернер слегка расслабился, приказал опять поднять перископ – обозреть окрестности, выходить на мостик ему было лень. К тому же по поверхности шла небольшая, но сильно задиристая волна, а мокнуть, пусть и на солнышке, Хартенштейну не хотелось. Он только велел открыть люк, чтобы не скапливалась духота, и морская свежесть теперь наполняла отсеки. К перископу подобралась Шарлота, вообще-то гражданским здесь было не место, но доктору Эйгрубер он позволял некоторые вольности, к тому же его подруга вроде имела звание унтершарфюрера СС. В последнее время, откушав трофейных ананасов, Шарлота сама стала мед и сахар, разве что не облизывала своего капитана с ботинок до фуражки, понимала – дойдут до фьордов, а там Вернер большой человек, она же – пока неизвестно кто. Вернер разрешил даме поглядеть в перископ, только, упаси боже, не касаться настройки. И отошел в сторону. Но тут же его настиг неприятный, звенящий гул, ворвавшийся снаружи через отверстие открытого люка, и спустя несколько секунд, пока он и помощник Мельман соображали, что к чему, по корпусу лодки застучали короткие пулеметные очереди.

– Задраить люк! – даже не задумываясь, отдал привычное приказание Вернер. Отпихнул Шарлоту далеким от вежливости жестом. – Отойди! И вообще – марш на свое место!

Ага! Американские охотники. Их только не хватало. И как же некстати! Свеженькие, вылетевшие на вольную разведку, один машет крыльями другому, черт и его звездно-полосатые вестники! Пока всего лишь пристрелка, вскоре зайдут на прямую атаку. Думал он недолго.

– Начать погружение! – рявкнул Хартенштейн, а помощник посмотрел на него, как на умалишенного. – Я. Сказал. Начать. Погружение, – чеканя слова, повторил Вернер, и немедленно Мельман ему покорился, поняв наконец, что другого выхода у них нет.

Но и это был никакой не выход. А что делать? На глубине, может, будет шанс, однако на поверхности с тихим ходом останется только верная смерть. На борту даже спасательных ботов не хватает – четыре штуки из сердобольности и для очистки совести оставил на базе, ох, дурак! Вдобавок к прочим удовольствиям в здешних теплых водах еще и от недостатка разномастных акул страдать не приходится. На всякий случай Вернер приказал дать сигнал бедствия по радио. А вдруг! По крайней мере, будут знать об их дальнейшей судьбе. И тут же вспомнил: что толку и как это поможет несчастным, оставленным во льдах, его соотечественникам?

– Погрузить в непромокаемый контейнер бортовой журнал. – Вернер оглянулся: доктор Эйгрубер никуда не ушла, стояла рядом. – Шарлота, немедленно пакет для рейхсфюрера. Сюда.

– Ни за что, – ответила та. И стиснула зубы, будто перекусывала пополам железную проволоку. – Ты подумал, каково будет, если пакет попадет в руки к янки?

– Плевать к кому! Главное – спасти наших людей. Если мы погибнем, никто и никогда не узнает об их судьбе! – Вернер уже взмолился. – Шарлота, в судовом журнале – поддельный курс и ненастоящее задание, по распоряжению о крайней секретности. Их не найдут!

– Гауптштурмфюрер Ховен и не пожелал бы, чтобы его нашли такой ценой, тем более враг!

– Ховен там не один! – выкрикнул Вернер, но он уже знал – пакета он не получит, а драгоценное время уходило безвозвратно. – Ты бездушная сука, Шарлота. И я жалею, что связался с тобой.

Вернер отвернулся и более не обращал внимания на ругательства, выкрикиваемые Шарлотой за его спиной. Его лодка – вот что было сейчас важнее всего. Они уходили на глубину, уже прошли отметку в десять метров очень медленно, но быстрое погружение вышло бы равнозначным самоубийству. Пятнадцать метров.

– Правый борт дает течь. Еще немного – и заплату выдавит, – сообщил ему под руку Мельман. – Надо остановиться и выключить двигатель.

– Погружение продолжать. Здесь слишком прозрачная вода. Нас до сих пор видно с высоты…

Вернер не договорил. Субмарину потряс невероятной силы толчок, в лица ударил плотный воздух, и каждый из подводников понял, что случилось непоправимое.

– Глубинная бомба, дьявол их побери! – последнее, что успел сказать Вернер, прежде чем мощный поток воды отбросил его, почти размазав по обшивке командного отсека.

А последнее, что он услышал, – как вопила перепуганная насмерть Шарлота:

– Не хочу-у-у!

Но соленая вода заткнула рот и доктору Эйгрубер. То, что некогда числилось субмариной U-156 великого германского кригсмарине, теперь покореженной грудой мертвого металла падало на атлантическое океанское дно. Лодку отныне ждал долгий и плавный путь в несколько тысяч метров. Хотя экипажу в затопленных отсеках это было совсем безразлично.

5

Безмолвны, одиноки и без свиты,

Мы шли путем, неведомым для нас,

Друг другу вслед, как братья минориты.[14]

Обратно поплыли обескураженные и притихшие. Уже по темному времени суток – полярный день кончился, ничего не попишешь. А Сэм впервые в жизни воочию смог узреть одно из вселенских чудес – роскошную, пляшущую изломами вдоль неба, несказанную прелесть полярного сияния. Вот отчего механик Тенсфельд отказался возвращаться домой! Под ТАКИМИ небесами смерть уже не крах бытия, но щедрый дар свыше. Красная, фиолетовая, над ней ярко синяя полоса – будто штандарт неведомой и сказочной страны, посланники которой знаменуют о себе с иного света. И оттого их собственный свет тоже иной.

Сэм, заглядевшись, откинул голову назад и так сидел, приоткрыв рот. Здесь нужно смотреть и стараться понять главное. А главное – сияние было живое. Не мертвая дуга радуги, неподвижно тающая в облаках после дождя, напротив, резвящиеся в кромешной тьме короткие молнии, полные беспокойства и случайного смысла. Где каждый проблеск – сигнал от далекой космической частицы, может, бывшей некогда сердцем погасшей звезды. И вот кроха эта долетела сквозь пустоту – свой родной дом, чтобы засиять ради самой себя, один раз и в один миг, упрочив тем свою ценность и свою нужность в мироздании. И вовсе не для Сэма, и не для Бохмана, и не для гауптштурмфюрера Ховена – ей безразличны свидетели последнего, ослепительного сияния.