Книга Таня Гроттер и магический контрабас - Дмитрий Емец

Таня напряглась, сообразив, что этим Медузия хотела сообщитьей нечто важное. Не о том ли она говорит, что пытался отнять у нее Агух, а ещедо этого шептала дяде Герману во сне отвратительная старуха?

– А что он мне дал? Что? – спросила она.

– А ты не знаешь? – с каким-то особым выражениемпроизнесла Медузия.

– Нет. А вы? Вы знаете? Медузия прищурилась.

– Я догадываюсь, что это может быть, но не знаю, какэто может выглядеть, – сказала она и, больше ничего не добавив, вышла изкласса, в который как раз заглядывал Баб-Ягун, подавая Тане загадочные знаки.

* * *

Выскочив в коридор, Таня обнаружила, что Баб-Ягун и ВанькаВалялкин чем-то сильно взбудоражены.

– Знаешь, что нам только что рассказал Шурасик? Он былв кабинете профессора Клоппа – хотел спросить, можно ли ему сделать семьупражнений вместо одного. И знаешь, кого он видел в кабинете у Клоппа?Огромного стервятника с голой шеей! Клопп называл его Мертвым Грифом! Шурасик,когда его увидел, едва в обморок не грохнулся. Ты же знаешь его обмороки. Онпосле этих сердечек так расчувствовался, что по три раза на дню в них падает...

Едва они упомянули о птице, Таня сразу вспомнила страшилище,которое, внезапно напав на нее в воздухе, попыталось сбросить ее с контрабаса.А вдруг это и был Мертвый Гриф? Раз он живет у Клоппа, значит, от него иполучил тот приказ. В этом случае сомнений нет: Клопп – пособникЧумы-дель-Торт.

– Странная штука! – продолжал рассуждатьВанька. – Клопп! О нем-то мы совсем забыли! Ведь в том разговоре, что яподслушал, Медузия и Зубодериха упоминали только о Поклепе и... Сарданапале. Новедь Клопп-то тоже может быть пособником Той – Кого-Нет!

– Послушай, а на матче он был? – спросила Таня.

– Не-а, не было. Я точно знаю. Его место было пустым,на него еще Гломов потом пробрался, чтобы лучше видеть, – заявил ВанькаВалялкин.

Баб-Ягун и Таня многозначительно переглянулись.

– А ведь кабинет Клоппа совсем близко к кабинетуМедузии. В том же коридоре, – как бы невзначай обронил Баб-Ягун.

Больше он ничего не сказал, но и так было ясно, что он имеетв виду. Клоппу ничего не стоило проникнуть в кабинет к Медузии, когда та былана занятиях, и выпустить своего прихвостня Агуха.

– Да, Клопп очень подозрительный. И к тому же он из«темных». С каким удовольствием он сегодня говорил, что у Тибидохса больше нетнадежной магической защиты. Я думаю, если бы мы ночью пробрались к нему в кабинет,то многое бы узнали, – сказал Ванька.

– Так за чем дело стало? Наведаемся к Клоппу, илислабо? Но учти, если нас поймают, наверняка будут неприятности. Могут выперетьиз «белых» магов и зафутболить в «темные» или вообще лишить волшебныхспособностей и изгнать из Тибидохса. А, не слабо, желтая майка? –вызывающе глядя на Ваньку, спросил Баб-Ягун.

– Не слабо! Встречаемся в час ночи в гостиной и идем кКлоппу. А до этого времени не попадайся мне на глаза, бабушкин внучек, –сказал Ванька и, повернувшись, ушел – худенький и решительный, в своейлатаной-перелатаной майке, которую он все равно упорно предпочитал всем здешниммантиям. Интересно, почему?

Возвращаясь в свою комнату, Таня встретила на полдорогеТарараха. Питекантроп, преподающий ветеринарную магию, шел с небольшой клеткой,в которой сидела невзрачная линяющая белка и держала в лапках золотой орех.

– Во... – сказал Тарарах. – Зуб себеполомала. Грызет че попало. А про нее ведь еще поэт писал... как его... веселыйтакой, на арапа похож...

– Пушкин, – подсказала Таня.

– Во-во... Он самый, – обрадовался Тарарах. –Лично-то его не знала? Тоже, между прочим, у нас в Тибидохсе гостил. Не, не какученик, а просто... Сарданапал за ним на ковре летал. Обычно лопухоидов сюда неприглашают, да для него вроде исключение сделали... Он опосля, кажись, про Буянчего-то там сочинил... – Тарарах взгляделся в лицо Тани и энергично потерпятерней лоб. – Эй, че кислая-то такая? Колись!

Таня, не удержавшись, рассказала ему о птице с голой шеей вкабинете Клоппа и о том, что та напала на нее, попытавшись сбросить сконтрабаса.

– Нет, Клопп не может быть предателем! Ты это из башкисразу выбрось! Уж больно давно я его знаю. И Сарданапал нормально к немуотносится... – категорично заявил Тарарах. – Ну а что Мертвый Гриф унего, это еще доказать надо.

Белка заметалась по клетке. Тарарах просунул толстый палецмежду прутьями и ободряюще погладил ее.

– И чего это она? Вроде такая спокойная всегда. Видать,зуб болит... Ну, пошел я...

И питекантроп ушел, прижимая к себе клетку.

«Он не верит, что Мертвый Гриф у Клоппа... Ну хорошо, акакую тогда птицу видел Шурасик? Нет, заглянуть к Клоппу все-таки надо», –решила Таня.

Войдя к себе, она обнаружила, что Гробыня по своей привычкеваляется на кровати. Рот у нее открыт, и туда прямо из окна, скользя повоздуху, прыгают шоколадные конфеты, которые Гробыня явно ворует у кого-топосредством телекинеза. За те же самые дела она, кстати, и попала на «темное»отделение Тибидохса. Правда, в мире у лопухоидов Гробыню звали как-то иначе, итаскала она не конфеты, а часы и бумажники в метро, но с помощью того же самогофокуса.

Когда Таня вошла, одна из конфет вдруг изменила направлениеи попыталась врезаться ей в лоб, но, натренированная драконболом, Таня ловкопоймала ее и сунула в рот.

– Спасибо, Гробулька! Может, еще однойзапустишь? – насмешливо спросила Таня.

Склепова не изменила положения, но ее явно передернуло.

Направившись к своей кровати, Таня обнаружила, что хотяфутляр с контрабасом стоит там же, где и прежде, но сдвинут вправо примерно нарасстояние спичечного коробка. Взгляд у Тани был наметанный: недаром она долгоевремя жила рядом с Пипой. Таня открыла футляр, и ее догадка подтвердилась: в еевещах кто-то рылся. Это было очевидно, хотя тот, кто заглядывал к ней в футляр,изо всех сил старался скрыть это. Но некоторые вещи все равно случайно поменялместами.

– Отвечай! Ты копалась в моих вещах? – строгоспросила Таня, нависая над Гробыней.

– Не-а, что мне, делать нечего. Я мусор несобираю, – заявила Склепова, вытирая подушкой шоколадные губы.

– Если не ты, то кто? Сама же знаешь, что в комнату,кроме нас, никто не мог попасть. Здесь стоит ограничивающее заклинание! –не поверила Таня.

Гробыня расхохоталась: