Книга Секретные архивы ВЧК-ОГПУ - Борис Сопельняк

Что касается меня, то я должен был стать особо законспирированным политическим руководителем резидентуры. И еще он сказал, что в Берлине было особенно высоко оценено мое желание работать идейно, то есть без денежной компенсации. Основная директива сводилась к тому, чтобы не уничтожать, а беречь остатки старых опорных организаций Германии в России. Была даже указана как одна из форм сохранения разведывательной сети на Кавказе германская винодельческая фирма «Конкордия».

— Как вы проводили в жизнь задание на глушение анти-немецкой работы?

— Это было чрезвычайно просто. К тому же линию глушения антинемецкой работы поддерживала официальная позиция Наркоминдела в отношении немцев: ни одного иностранца не было так трудно арестовать, как немца.

— Какие материал вы успели передать немцам?

— Детально вспомнить не могу, но материалов было передано много. Передавалось все, представляющее интерес для германской разведки, за исключением нашего контроля их дипломатической переписки.

— В чем выражалась ваша шпионская работа в бытность начальником Иностранного отдела ОГПУ?

— Я могу припомнить только отдельные категории документов. Во-первых, английские, касающиеся немецкой внешней политики. Во-вторых, материалы французского министерства иностранных дел. Были также материалы американские, итальянские, польские.

— Следствие располагает данными, что ваша работа в германской разведке не ограничивалась передачей шпионских материалов. Вы передавали и известную вам агентуру.

— Как правило, выдачей агентуры я не занимался, за исключением нескольких случаев, о которых дам показания. С приходом к власти Гитлера и убийством фон Бредова нашим шефом стал адмирал Канарис, который настойчиво требовал выдачи советской агентуры, работающей на территории Германии. Я был против этого, но по настоянию адмирала пришлось выдать завербованного в Германии агента № 270. Это было тяжелейшим для нашей страны ударом. Ведь еще в 1932 году из его донесений мы узнали о существовании в СССР широко разветвленной военной организации, связанной с рейхсвером и не один год работающей на немцев. По словам 270-го, одним из руководителей этой организации был генерал Тургуев. Мало кто знает, что под этой фамилией в Германию ездил Тухачевский.

— Каким путем был устранен 270-й?

— Знаю, что он был убит. Подробности мне неизвестны.

— А какую информацию вы передавали, будучи одним из руководителей Разведуправления РККА?

— В основном это касалось чисто военной информации об учениях и военных играх, о возможном развертывании наших войск в случае войны, о поступлениях новых образцов военной техники. Судя по всему, немцы были очень довольны поступавшей из Москвы военной информацией.

— Таким образом, следствие констатирует, что вы из идейных побуждений и симпатий к фашизму в течение двенадцати лет состояли на службе шпионом германской разведки. Находясь на руководящей работе в органах ОГПУ, вы направляли работу контрразведывательного и иностранного отделов таким образом, чтобы максимально обеспечить интересы германского фашизма. Вы передали немцам часть нашей агентуры. Кроме того, вы передали нашим заклятым врагам, германским фашистам, все имевшиеся в вашем распоряжении данные о Красной Армии. Подтверждаете ли вы это?

— Да, подтверждаю.

ПИСЬМА С ТОГО СВЕТА

Весь протокол первого допроса занимает двадцать семь страниц убористого текста, но даже из тех отрывков, которые я привел, видно, какой огромный ущерб нанес стране «немецкий шпион» Артузов. На первый взгляд трудно отличить правду от вымысла, ложь от истины, но белых ниток много, они видны, хотя заметить их нелегко. Ведь Артузов — мастер интриги, он разыгрывал и не такие спектакли, и его «правде» верили такие зубры разведки, как Савинков, Рейли и многие другие.

Начнем в ситуации в Разведуправлении РККА, которое тогда возглавлял Семен Урицкий. Еще в декабре 1936 года Артузов направил ему письмо, в котором поражался «странным, грубым и не принятым среди чекистов формам работы».

«В Разведупре стали нормой угрозы, вызовы для “надраивания”, причем в присутствии подчиненных, то есть оперсостава, — пишет далее Артузов. — Я вынужден напомнить слова тов. Сталина, которые он счел нужным сказать мне, посылая в РУ. Еще при Ленине в нашей партии завелся порядок, в силу которого коммунист не должен отказываться работать на том посту, который ему предлагается».

Затем Артузов рассказывает еще об одном эпизоде, связанном со Сталиным: «На товарищеском ужине чекистов Сталин пил за здоровье каждого из час в отдельности. Поднимая бокал за меня, он спросил: “Как поживают ваши “источники”, или как вы их называете, не дезинформируют они вас?”»

Значит, Сталин хорошо знал Артузова, больше того, он лично рекомендовал его на работу в Разведуправление, следовательно, у них были прямые контакты. Но на допросах Артузов ни разу упомянул имя вождя, не сослался на его советы и поддержку. Почему? Кому подыгрывал Артузов? О чем шла речь на тех первичных допросах, протоколы которых в деле отсутствуют? Неужели Артузов не понимал, что арестовать его могли только с санкции самого высокого руководителя? Ведь задолго до ареста он знал, что его, образно говоря, обложили флажками, что на него идет самая настоящая охота. Не случайно 12 апреля 1937 года он направил письмо Ежову, в котором возмущался арестом близких ему людей и секретных сотрудников Гудзь, Тылиса и Бенедиктова: «Это — травля, которую “тихой сапой” ведет против меня т. Слуцкий. Прошу меня от этой беспринципной травли защитить».

Ежову он написал. Но почему не написал Сталину, пусть не как чекист, а как делегат XVII съезда ВКП (б)? А может быть, именно этот факт являлся ключом к разгадке всего дела? Ведь хорошо известно, что подавляющее большинство делегатов этого съезда были либо уничтожены, либо сосланы на Колыму или в другие печально известные фабрики по превращению людей в лагерную пыль.

Еще и еще раз вынужден предположить, что между Арту-зовым, следователем и людьми, дававшими санкцию на арест, существовала какая-то тайная договоренность: ты скажешь это, а мы тебе поблажку — в том. Но поблажек не было и не могло быть! Артузов это понял. Но слишком поздно.

Допрашивали, между прочим, не только его, но и близких ему людей. Таскали на Лубянку жен, сотрудников, просто знакомых. К сожалению, далеко не все выдержали испытание страхом за свою жизнь. Нашлись люди, которые, видимо, сводя старые счеты, обливали Артура Христиановича грязью, припоминали ему и строительство дачи, и дружбу с людьми искусства, и частые посещения театров, кафе и ресторанов, словом, обычное меню завистников и лизоблюдов.

А вот женщины — женщины Артузова любили и были ему верны как в радости, так и в горе. Лидия Слугина, несмотря на намеки и подсказки политического характера, честно признала, что «причиной развода стала другая женщина. Инна Михайловна оказалась для него женой куда лучшей, нежели я». Подтвердила она и то, что вплоть до ареста Артур Христианович часто бывал в ее доме, занимался с детьми и помогал материально. «Я знала Артура как человека, преданного советской власти, — заявила она,—и не понимаю, почему его арестовали. А однажды я ехала в машине вместе с Дзержинским, и он говорил об Артузове как о хорошем работнике».