Книга Проклятый манускрипт - Филипп Ванденберг

Тем временем к собору стали сбегаться проснувшиеся жители города. Они собирались в поперечном нефе, который не подвергся разрушению. Старые бородатые мужчины падали на колени и воздевали руки к небесам, думая, что настал конец света, пришел смертный час всего человечества, о чем говорили проповедники еще триста лет назад. Женщины рвали волосы на голове и били себя в грудь из страха перед предстоящим Страшным судом.

И только парни, напрасно искавшие на платформе человека в капюшоне, решительно продирались сквозь толпу молившихся и кричавших людей, размахивая кусками кровли и палками над головами. Один из них взобрался на железную решетку, перекрывавшую путь к кафедре. Оказавшись наверху, он закричал:

— Сюда, сюда!

От хоров пошло громкое эхо. Собравшиеся в соборе люди испуганно посмотрели на кафедру, с которой им обычно проповедовали Евангелие. Там разгорелась ожесточенная борьба. Какой-то парень бил дубинкой человека в капюшоне, спрятавшегося за кафедрой. Тому удалось отбиться от первых ударов, но потом дело дошло до рукопашной, и парень сбросил незнакомца вниз с кафедры. Дородное тело человека в капюшоне глухо ударилось о каменный пол. Тщетно старался он подняться, упал, попытался подняться снова.

Тем временем подоспели остальные.

— Забейте его! — подзадоривали рассерженные жители. Трое, четверо, а то и пятеро одновременно били человека в капюшоне, пока не брызнула кровь и он почти перестал шевелиться.

— Упокой Господь его душу! — раздался сильный голос молодой женщины. Она перекрестилась раз, потом другой.

И только когда вокруг лежавшего на земле человека в черном плаще образовалась темная лужа крови и он перестал подавать признаки жизни, люди отступили от него.

Вокруг места происшествия собралось около сотни человек. Каждый хотел хоть одним глазком взглянуть на негодяя. Яростные крики утихли, уступив место благоговению и страшному вопросу: а не убили ли они только что самого черта?

Каноник Хюгельманн пробрался сквозь толпу зевак. Увидев мертвого человека, он покраснел от гнева и закричал:

— Кто это сделал? Кто убил человека в Божьем доме?

— Он хотел разрушить наш собор, — защищался силач, сбросивший человека в капюшоне с кафедры. — Он заслужил смерть.

— Да, да, он заслужил смерть, — поддержали его стоявшие вокруг. — Теперь он, по крайней мере, не сможет навредить. Нам что же, нужно было ждать, пока наш собор рухнет? Парень правильно поступил!

Хюгельманн взглянул в разъяренные, полные ненависти лица и предпочел промолчать. Он встал на правое колено. Нет, не из уважения к мертвому, а исключительно потому, что при его плотном телосложении это была единственная возможность коснуться человека в капюшоне. Хюгельманн осторожно откинул капюшон с лица убитого. Взорам всех предстало искаженное болью лицо с широко открытым ртом, из которого текла кровь.

По толпе пробежал негромкий крик, когда Хюгельманн повернул разбитую голову человека набок. На затылке трупа отчетливо были видны следы тонзуры, которую тот, очевидно, когда-то давно носил. Выстриженные полукругом волосы, как обычно бывает у монахов, остаются надолго. Хюгельманн покачал головой.

— Боже милостивый, — неразборчиво пробормотал он. — Монах, почему именно монах?

Каноник некоторое время колебался. Наконец он закатил правый рукав покойника. На внутренней стороне предплечья открылось красное родимое пятно, выжженное горячим клеймом и величиной почти с ладонь: крест, через центр которого проходила косая линия.

— Так я и думал, — тихо сказал Хюгельманн. И громче, чтобы слышали все, он добавил: — Этот человек был одержим дьяволом! Унесите его, чтобы он не осквернял своей кровью дом Божий.

Тут проповедник Илия, доминиканец, направлявшийся к заутрене, увидел, что ему предоставляется прекрасная возможность. Его боялись за острый язык, которым он обличал грехи своих собратьев. Немало людей избегали проповедника, потому что не могли выносить бича его слов. Быстрым шагом он прошел к кафедре и, как обычно, сильным голосом возвестил:

— О вы, гнусные грешники!

Люди, стоявшие в соборе, удивленно подняли головы вверх.

Проповедник протянул руки и оба указательных пальца направил на толпу зевак:

— Вы, маловерные, думаете, что в событиях прошедшей ночи замешан дьявол! О, маловерные! Кто превратил в пепел Содом и Гоморру? Два ангела. Кто утопил фараона в Красном море? Ангел Господень. Illе puniebat rebelles. Тот ангел покарал врагов. Кого поставил Господь у входа в рай с пылающим мечом? Огненного ангела. Что следует из этих деяний? Сила ангела во много раз превышает силу дьявола. О вы, грешники, дьявол вовсе не обладает силой, способной обрушить этот собор. Но если все же есть признаки того, что это здание должно рухнуть, как некогда стены Иерихона, то это происходит по воле Всевышнего, который послал своих ангелов, чтобы разрушить это творение. — Проповедник на мгновение замолчал, чтобы слова его подействовали.

— Почему Господь допускает это? — спросите вы, мерзкие грешники. Я открою вам ответ. Господь послал своих ангелов, чтобы они возвестили о конце света. Чтобы они дали знак грядущего Страшного суда, который ближе, чем вы думаете. О вы, проклятые грешники! О вы, проклятые сластолюбцы! О вы, проклятые развратницы! О вы, проклятые мстители! О вы, проклятые скряги! О вы, проклятые пьяницы! О вы, проклятые гордецы! Разве вы не слышите отчаянных криков проклятых? Рев и скрежет зубовный адских псов? Ужасные мольбы о помощи тысяч чертей? Горячее пламя ада прокладывает себе путь сквозь землю, пламя, по сравнению с которым огонь земной — просто прохладная роса!

Слова доминиканца били по лицам слушателей подобно мокрой тряпке. Был слышен тихий плач и всхлипывание. На лбу у полной женщины выступил пот, она упала в обморок. Для проповедника — достаточная причина ужесточить свою речь.

— О вы, мерзкие грешники, — продолжал он, — разве вы забыли, что смерть в мгновение ока отбирает все, что казалось важным в вашей жалкой жизни? Даже самые высокие и прекрасные строения, с помощью которых вы хотите воздвигнуть памятник не так Всевышнему, как себе, подобно безбожным царям Египта. Даже яркие маски девок в банях, которым вы, движимые похотью, бросаете больше денег, чем бедным, которых так много в вашем городе.

Нет ничего лучше для преодоления плотских желаний, чем посмотреть на то, что вы так любите, представив себе, как оно будет выглядеть после смерти. Тогда кристально-чистые глаза, поражающие в самое сердце, застынут и подернутся пеленой. Алые щеки, которые вы покрывали страстными поцелуями, впадут, и в них поселятся черви. Рука, которую вы так часто пожимали, распадется на косточки. На упругой груди, приводившей вас в восторг, будут сидеть жабы, пауки и тараканы. Все тело вашей любовницы, которое вы с наслаждением лапали, будет вонять и гнить в земле. Nihil sic ad tdomanum desiderium appetituum carnavalium valet — ничто не обладает большей силой, чем это живое представление, чтобы приглушить притягательность плоти.