Книга Фараон - Карин Эссекс

Антоний заговорил негромко, но настойчиво, склонившись так, что их лица оказались совсем рядом. Клеопатра почувствовала исходящий от него запах вина, хотя Антоний совершенно не выглядел пьяным.

— Я уверен, госпожа, что тебя он послушает. Подумай, что произойдет, если я буду находиться в Македонии, ты — в Александрии, а Цезарь — да не допустят этого боги и да простят они мне эти слова! — заболеет во время похода? Что будет, если он умрет? Ты представляешь, сколько клик тут же сцепится между собою, деля его власть? Мир окажется ввергнутым в хаос.

— И с кем в тот час будешь ты? — язвительно поинтересовалась Клеопатра. — Со мной и моим сыном? С Брутом и ему подобными? С Лепидом и его деньгами?

Антоний придвинулся еще ближе, и Клеопатра ощутила его дыхание.

— Похоже, что женщины всегда соображают быстрее мужчин. Ты отважна, царица, и пользуешься куда большей благосклонностью богов, чем моя жена, которой следовало бы заседать в Сенате, не родись она, на свою беду, женщиной.

— Я буду тебе очень признательна, если ты не станешь забывать о том, что царица не просто удачлива — она избрана богами. Про Фульвию же никак нельзя сказать, что она неудачлива. Она просто не входит в число избранников Фортуны.

— Неужели я, желая сказать изысканный комплимент, невольно нанес оскорбление?

Улыбка Антония лучилась обаянием.

— Нет. Но ты так и не ответил на мой вопрос.

— Что бы ни случилось с Цезарем, я должен понять, как быть Цезарем — хотя, разумеется, полностью заменить его не сможет никто. И, поняв это, я приму на себя все самые важные его обязанности.

Когда Клеопатра осознала, что имеет в виду Антоний, у нее перехватило дыхание. Антоний взял ее за руку, и ладонь царицы утонула в огромных лапищах римлянина. Ее кожа была нежной и прохладной, а его — горячей и грубой.

— Что бы ни ждало Цезаря впереди — будь то даже поражение или смерть, — я всегда буду защищать и тебя, и царевича. Независимо от того, кого я возьму в союзники.

— Твои слова — большое утешение для меня, Антоний.

Клеопатра отняла руку, поскольку не поняла еще, какую именно сделку скрепило это проявление нежности.

— А ты — ты будешь верна нашему союзу? Или выбросишь из головы своего друга, когда он окажется в Македонии, и обратишься к сенаторам, которым не терпится присвоить богатства твоей страны?

Интересный вопрос. Насколько далеко союз Антония и Клеопатры сможет продвинуть их мечты и честолюбивые стремления, если с ними не будет гения Цезаря, дабы направлять их? Одним лишь богам это ведомо. Хотя Клеопатра в душе молила их, она так и не получила от них в тот момент прямого отклика и совета. И ей оставалось руководствоваться лишь пронизывающим взором Антония, его славой великого воителя, умеющего руководить многотысячным войском, его вычурным красноречием, способным навязать мысли самому упрямому сопернику, и еще тайным ощущением, говорящим, что Антонию — как бы ни обернулись события — суждено стать частью ее будущего.

Когда Клеопатра думала о тех, кто может попытаться взять власть после Цезаря, — о Бруте, Кассии, Лепиде, Цицероне, — ей казалось, что ни с кем из них она не сумеет установить сколько-нибудь прочный союз. Хотя многие из них были вежливы, они ненавидели и ее саму, и ее сына. Ненавидели и страшились.

Но имелся еще и Антоний, предлагающий ей верность и просящий в ответ лишь верности с ее стороны. Сдержит ли он свое обещание, Клеопатра не знала и предсказать этого не могла. Люди часто клянутся, а затем нарушают клятвы, когда Фортуна отворачивается от них. Быть может, Антоний попытается занять место Цезаря в ее постели лишь затем, чтобы продать ее своим римским союзникам. Его предложение — шанс, который следует принять. Во всяком случае, до тех пор, пока не предоставится лучшая возможность.

Однако Клеопатра полагала, что мнение Цезаря об Антонии сыграло роль в сделанном ею выборе. Если Антоний так легко поддается влиянию женщин, встречающихся ему на жизненном пути, то почему бы ей самой в какой-то момент не стать такой женщиной?

— Марк Антоний, во всем Риме ты — мой единственный друг и союзник. И я хочу, чтобы так оно и оставалось. И неважно, что принесет нам будущее.

Антоний снова взял ее за руку. В глазах его вновь заплясали лукавые огоньки, как будто он пробудился от тяжелого сна. Он поцеловал руку Клеопатры, открыл ее ладонь и провел по ней пальцем.

— Клеопатра, мне хотелось бы смешать нашу кровь, как мы делали с моими друзьями детства, когда заключали наши мальчишеские договоры. Но не могу же я допустить, чтобы ты отправилась обратно к Цезарю, истекая кровью, — ведь верно?

Когда они вернулись в пиршественный зал, их встретили десятки внимательных взглядов, но никто не позволил себе высказаться по поводу их отсутствия. Цезарь ел грушу и потягивал вино из кубка. Он уже давно не выглядел так хорошо, как сейчас.

— Цезарь, неужели это мое отсутствие вернуло тебе аппетит? — со смехом полюбопытствовал Антоний, и прочие гости тоже рассмеялись.

— Сын мой, твой аппетит способен пристыдить любого, — отозвался Цезарь, и смех вспыхнул с новой силой.

Особенно заливисто хохотала Фульвия; она так запрокинула голову, что Клеопатра увидела ее безупречной формы зубы.

— Мы только что играли в игру, — сказала Фульвия. — Каждый по порядку должен был сказать, какой смертью мечтал бы умереть.

— Что за мрачная игра! — заметила Клеопатра. — В моей стране беседы за обедом, хотя и принимают иногда философский характер, все же остаются более жизнерадостными.

— Сперва выслушай — и поймешь, что в ней забавного. Вот Марк Лепид, например, пожелал, чтобы у него остановилось сердце в тот момент, когда он будет заниматься любовью с красивой юной девственницей. Луций Котта хотел бы упасть с любимого коня, после того как проедется на нем верхом на рассвете.

— Понятно. Ну что ж, я бы хотела дожить до глубокой старости, а потом улететь на небо на спине Пегаса.

— Это — смерть для божества, — сказала Фульвия.

— Совершенно верно, — парировала Клеопатра. — Если не считать той малой подробности, что боги бессмертны.

Антоний поспешил вмешаться в назревающую женскую перепалку.

— А я хотел бы умереть, занимаясь любовью с моей женой, ибо по сравнению с этими бесподобными ощущениями вся прочая жизнь кажется скучной и пресной. Вот каково мое желание.

Он поцеловал Фульвию в нос; та тут же расслабилась, и на губах ее вновь появилась улыбка. А Клеопатре стало любопытно: неужто он сказал правду? Внезапно она ощутила укол ревности и усомнилась в глубине чувств, которые, как ей казалось, испытывал Антоний несколько минут назад, когда объектом его внимания была она, Клеопатра.

— А ты, Цезарь? — спросила Фульвия.

Цезарь не колебался ни мгновения. Он поднял руки и изобразил ладонями подобие крыльев.