Книга Смерть берет тайм-аут - Эйлет Уолдман

Мы поужинали энчиладой с пивом в маленьком уютном ресторанчике и поздно вечером вернулись в отель. Похолодало, и как только мы добрались до комнаты, то сразу же забрались под теплые ватные одеяла и заснули, переплетясь руками и ногами, не обращая внимания на звон колоколов, периодически врывавшийся в тишину ночи. На рассвете нас разбудил петух.

Подвыпивший сторож сообщил, что завтрак только через три часа, поэтому мы решили прогуляться по кладбищу, с которого я собиралась начать расследование. Мы прошли по пыльным, тихим, слабо освещенным восходящим солнцем улицам. Собаки, пролаявшие всю ночь, видимо, устали. Машин не было, и в воздухе не висел вчерашний смог, от которого хотелось чихать и кашлять. Дул легкий свежий ветерок Порой приходилось огибать людей, спавших под яркими покрывалами у порогов. Когда мы шли мимо телемагазина, я заметила, как за нами наблюдает смуглый малыш, высунувшийся из-под груды одеял. Я наклонилась, и на меня уставились два больших, круглых, будто шоколадные медали, глаза. Ребенок лежал между родителями, зажатый с боков. У него были красные обветренные от холода щеки, рот кривился, губки вытягивались, словно он тянулся к груди. Он уже давно проснулся, но лежал молча. Я едва подавила острое желание вытащить его из объятий матери и увезти с собой, подальше от этого колониального города, где голодные и тощие индейцы ночуют прямо на улицах, а днем пытаются продать самодельные куклы богатым европейским туристам. Питер наклонился и засунул в складки одеяла под щекой у младенца пачку купюр. Ребенок тихо запищал, мать вытащила руку из-под одеяла и притянула малыша к себе. Он закрыл глаза, и мы отправились дальше.

Мы прошли под белой аркой входа на кладбище и остановились, разглядывая пестрое разнообразие крестов, скульптур ангелов, склепов, могил и мемориальных досок Все вместе это напоминало стеганое одеяло. Трава практически не росла. Ряды могил тесно прижимались друг к другу. На многих вместо плит стояли простые кресты, другие же были украшены статуэтками ангелов, обелисками и дорогими памятниками. Некоторые походили на маленькие домики, с прямоугольными надгробиями и резными железными заборчиками.

— Мы никогда не найдем здесь ее могилу, — сказал Питер.

Я молча направилась вдоль длинного ряда, который начинался у ворот и уходил в глубину кладбища. Какое-то время мы шли, читая имена. Вдруг я резко остановилась. За белой оградой одной из могил у креста лежал пластмассовый череп. Из глазниц торчали увядшие гвоздики.

— Что за черт, — пробормотала я и подошла ближе.

— Где? — спросил Питер.

Я показала на череп.

— Ого, — он наклонился и прочитал надпись. — «Descansa en Paz, Lucia Mendiola». Ей было девятнадцать. Смотри! Здесь еще ее ребенок!

Я вытерла слезы, и мы пошли дальше вдоль рядов до самой стены, напоминавшей шкаф в детском саду. Только вместо одежды и рисунков «Я и моя мама» и «Чудовище, поедающее стегозавра» в ячейках находились кучки тонких высохших костей.

Я поежилась. С моей американской чувствительностью, мне это показалось отвратительным, но потом я вспомнила рассказ Канопуса о том, как в Мексике отмечают праздник смерти. Поскольку здесь считается, что смерть — это не конец, а всего лишь переход на новый уровень в жизненном цикле, то черепа и кости не символ ужаса, а просто фрагменты телесной жизни, брошенные за ненадобностью.

Мы бродили по кладбищу два часа, и уже почти отчаялись, когда подошли к отдаленному участку, отгороженному стеной и запертыми воротами. Через стену виднелись ряды могил, гораздо более ухоженные, чем в основной части кладбища. Надгробия выполнены не столь художественно, как на могилах местных жителей. Здесь были кресты и даже несколько Звезд Давида, но почти не оказалось плачущих ангелов и ни одной статуи Иисуса с вытянутыми в мольбе руками. На надгробии у стены мы смогли прочитать имя — Ирвинг Силвермен. Мистер Ирвинг Силвермен родился в Польше 18 июля 1914 года и умер здесь, в городе Сан-Мигель, зимой 1977 года.

Мы с Питером посмотрели друг на друга, и он молча сцепил руки в замок. Я поставила туда ногу, и он подсадил меня. Затем перелез через стену сам, и мы продолжили путь по этому участку кладбища. Похоже, здесь хоронили только иностранцев.

Мы очень быстро нашли то, что искали.

Могила Труди-Энн оказалась простой и скромной. На большом, слегка потрескавшемся камне выбито ее имя, дата рождения и смерти. Надпись немного стерлась. Могила не огорожена, никаких украшений. Она выглядела именно тем, чем являлась — заброшенной могилой женщины, чьи дети и муж давно ее покинули.

Несколько минут мы молча рассматривали надгробие. Затем я поковырялась в земле и отыскала гладкий круглый камень. Протерла его о штаны и аккуратно водрузила на надгробие. Закрыв глаза, я постаралась вспомнить слова кадиша, еврейской поминальной молитвы. Я произнесла ее про себя, пропуская отрывки, которые не смогла вспомнить. Мы перелезли обратно через стену, и могила матери Лили опять стала забытой.

После завтрака мы с Питером отправились в местный полицейский участок, находившийся на площади напротив церкви. Охраннику у дверей на вид было не больше двенадцати лет. Он так старался стоять прямо, не сгибаясь под тяжестью винтовки размером с него самого, что забыл спросить, кто мы и что нам нужно. Вдоль стены холла располагалась конторка, за которой одиноко сидела угрюмая женщина-полицейский с розовой помадой на губах и родимым пятном такого же цвета на щеке.

Стараясь говорить по-испански как можно лучше, раскатывая «р» и выкашливая «х», я объяснила цель своего визита. Я учила испанский два месяца на интенсивных курсах в Гватемале до того, как поступила на юридический факультет. У меня богатый словарный запас на тему продуктов питания, поскольку я вместе с учителем каждый день подолгу сидела в местном кафе, поедая пирожные и спрягая глаголы. Мне удалось объяснить, что я частный детектив из Соединенных Штатов, собираю сведения об одной американке, которая умерла в Сан-Мигеле тридцать лет назад. Женщина злобно смотрела на меня и молчала. Вдруг она хрюкнула, повернулась и вышла в дверь позади конторки. Я повернулась к Питеру и подняла брови.

— Да, нам это очень помогло, — сказал он.

— Очень.

— Что будем делать?

— Не представляю.

Мы немного подождали, и когда я уже отчаялась и хотела сказать Питеру, что мы можем спокойно провести остаток дня, поедая лепешки и посещая церкви и художественные галереи, женщина вернулась с мужчиной в полицейской форме. Выглядел он лет на двадцать старше и был сантиметров на тридцать ниже, чем женщина. У него были большие усы, и он хмурил брови. Повернувшись к Питеру, на очень правильном английском, но с ужасным акцентом, мужчина произнес:

— Я капитан полиции, начальник этого участка. Насколько я понял, вы частный детектив, расследующий преступление. Чем могу помочь?

— На самом деле, частный детектив — это я, — вмешалась я и протянула ему руку для пожатия. — Джулиет Эпплбаум. А это мой муж Питер Уайет. Он мне помогает.

Глаза капитана расширились, но я не обратила внимания на его замешательство и снова объяснила, что расследую убийство в Лос-Анджелесе, и есть основания полагать, что существует связь между этим убийством и трагической смертью, произошедшей в Сан-Мигеле в 1972 году. Я не стала уточнять, что у меня больше нет клиента, а когда был, он обвинялся в убийстве. Я подумала, что в Мексике, как и в Америке, у полицейских нет времени общаться с подсудимыми и их представителями. К счастью, капитан не спросил, чьи интересы я представляю.