Книга Шпион, который ее убил - Сергей Донской
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Английским ученым разрешено извлекать стволовые клетки только из эмбрионов, зачатых в пробирке.
– Что в этом плохого?
– Плохого в этом ничего нет, – пожала плечами Морталюк, – но и эффективность почти нулевая. Пользы от такой методики как с козла молока.
– Странно, – нахмурился Бондарь.
Он фиксировал в уме каждое слово, понимая, что ни с кем другим Морталюк откровенничать не станет. Было очень важно выведать у нее как можно больше подробностей. Бондарь выведывал. И даже не передернулся, когда покойницки-холодная рука Маргариты Марковны скользнула ему под свитер.
– Ничего странного. – Она зашлась визгливым смехом. – Интересующие меня компоненты содержатся не в пробирках, а в реальных живых женщинах. Когда оплодотворенная яйцеклетка начинает делиться, образуются не только стволовые клетки, но также плацента и собственно эмбрион.
– Эмбрион, – откликнулся эхом Бондарь, представив себе крошечного человечка, свернувшегося в материнской утробе. Следом воображение предложило ему полюбоваться собственным сынишкой, покоящимся в могиле. – Эмбрион, да, – понимающе наклонил голову Бондарь и занялся поисками сигареты, которая упорно не желала выниматься из пачки.
– Ты опять перешел на свои гадкие «Монте-Карло»? – недовольно спросила Морталюк.
– «Монте-Карло»? – Бондарь уставился на мятую сигарету. – Ах, да. Те, что были в портсигаре, закончились.
– Кури мои.
– Мне нравится, когда покрепче.
– Мне тоже, хи-хи…
Ледяные пальцы Морталюк ловко расстегнули ремень Бондаря.
– Почему обязательно дети? – сипло спросил он. – Почему не взрослые?
– Доля стволовых клеток в тканях взрослого организма, как правило, очень мала. Из-за этого возможности органов по регенерации сильно ограничены.
– Ты рассуждаешь как заправский специалист в этой области. – Бондарь поймал шкодливую руку Морталюк и вытащил ее наружу. – Я покурю, с твоего позволения.
– Не будет такого позволения!
– Тогда обойдусь. – Бондарь в несколько затяжек сжег сигарету до половины. – В общем, взрослые не годятся.
Морталюк скривилась:
– Наилучшими свойствами обладают те клетки, которые взяты на ранних стадиях развития организма.
– Организма, ну да, – подхватил Бондарь, гася окурок.
– В дело идет все: костный мозг новорожденных, слизистая оболочка, жировая ткань, пуповинная кровь, плацента. – Морталюк схватила Бондаря за плечи и заглянула ему в глаза. – В чем дело? Ты какой-то квелый, дружок… Признайся честно, тебя смущает мой возраст? Плевать! Через месяц-другой ты меня не узнаешь. Слышал выражение «заново родиться на свет»? Это про меня… Про нас… – Ощутив прикосновение рук Бондаря, Морталюк вздрогнула всем телом. – Мы всегда будем вместе, всегда, Женечка. – Белки ее норовящих закатиться глаз дико сверкнули. – Сто лет, двести, триста…
– Целая вечность, – подытожил Бондарь.
– Эй! – насторожилась Морталюк. – Что за упаднические настроения?
– У меня забрали «вальтер».
– Ну и что?
– Прикажи, пусть вернут, – попросил Бондарь. – Без оружия я как без рук. Не в своей тарелке.
– Э не-ет! – протянула Морталюк, водя перед собой указательным пальцем. – Не выйдет. Не хочу, чтобы ты ходил с пистолетом. Ты больше не телохранитель. Ты просто мой мужчина.
– Вообще-то в Москве осталась женщина, которая так тоже считает.
– Я помню. – Морталюк встала. – Сама себе удивляюсь, но никак не могу выбросить из головы твою царицу Тамару. К чему бы это? Вот уж не думала, что я… Я!.. однажды втрескаюсь по уши. – Она подбоченилась. – Посмотри на меня.
– Смотрю, – пробормотал Бондарь.
– Не так! – Морталюк топнула ногой. – Хорошенько посмотри, внимательно!.. А теперь отвечай. Ты сделал выбор? Я или Тамара?
Десятки, а может, сотни неродившихся малюток испытующе взглянули на Бондаря. Они тоже просили его сделать выбор. Прямо сейчас. Немедленно.
– Ты, – сказал он, опуская глаза.
– Это правда?
– Да.
– Хорошо, – тряхнула волосами Морталюк. – Тогда будем считать, что царицы Тамары больше нет. Она умерла, да?
– Да, – выдавил из себя Бондарь.
– В качестве компенсации у меня есть для тебя подарок.
– Не нужны мне подарки.
– Мне лучше знать. – Морталюк опустилась на колени, чтобы поднять лежащую у ног Бондаря подушку. – Видишь часы? Это самый солидный и дорогой «Ролекс», который только существует на свете. Сейчас пошла мода на другие часы, но все они яйца выеденного не стоят в сравнении с этой вещицей. – Морталюк подбросила массивные часы на ладони. – Я предусмотрительная женщина, Женя. С самого начала под подушкой лежали эти часы и пистолет. Другими словами, тебя ожидало одно из двух: либо пуля, либо сувенир на память об этом дне. Примерь. Я сейчас…
Сунув Бондарю «Ролекс», Морталюк направилась к двери, выглянула в коридор и приказала человеку с автоматом:
– Отойди на десять… нет, на пятнадцать шагов.
– Не имею права, Маргарита Марковна, – встревожился охранник. – Так не положено.
– Раз я говорю, то положено. – Морталюк хихикнула. – Это для твоей же пользы, дружок. Мужчинам с неуравновешенной психикой противопоказано слушать, как безумствует женщина, принадлежавшая им когда-то.
Охранник насупился:
– Вы рискуете.
– А как же иначе? – удивилась, перешедшая на шепот, Морталюк. – Что за жизнь без острых ощущений?
– Подстраховались бы хоть, Маргарита Марковна.
– И без страховки тоже нельзя. Поэтому звякни, дружок, моему референту и передай: пусть приступает.
– К чему?
– Секрет, дружок, большой-большой секрет.
Возомнившая себя чуть ли не девочкой, Морталюк захлопнула дверь и, крутнувшись на одной ножке, задорно крикнула Бондарю:
– Я готова! Часы надел?
– Да, – глухо ответил он.
– Их оставь, а остальное снимай. Ну, живо!
Зашедшаяся безумным смехом Морталюк принялась извиваться всем телом, словно гигантская гадюка, освобождающаяся от старой кожи. Бондарь подавил вздох. К сожалению, перед ним находилась не гадюка, а женщина, оставшаяся в чем мать родила.
Для чего родила? На кой хрен, извините за выражение…
Тамара лежала на диване и грызла арахис. Ничего другого в горло не лезло. За время разлуки с Бондарем она потеряла около трех килограммов далеко не лишнего веса и совершенно забросила работу. Ей было невмоготу сочинять идиотские эссе про бравого агента 007, меняющего машины, как перчатки, а женщин – как машины. Хандра? Депрессия? Одиночество? Тоска по любимому? Все это и ничего из этого. Тамаре просто не хотелось жить. Она вставала только для того, чтобы наведаться в ванную комнату, заглянуть в полупустой холодильник или постоять у окна. Потом замертво падала обратно. Единственная строчка, написанная ею за полторы недели, гласила:
