Книга Смертельные акции - Фридрих Незнанский

Консьержка должна знать… Человек, который вошел в квартиру Ларисы, не мог не пройти мимо нее.

Консьержка ничего не знала.

– Проходило несколько незнакомых людей… Разве всех упомнишь? А Лариса Витальевна выходила. Видно, в магазин. А потом снова прошла. Села в лифт и поднялась на свой этаж.

Я вышел на улицу. Девчонка продолжала прыгать на одной ножке по клеточкам.

– Прогуливаешь?

– Болею, – ответила она задорно.

И опять: вправо, влево, на носочек.

– Здорово у тебя получается!

Девчонка усмехнулась, вытянула носочек, полукружье перед собой прочертила, казалось, мгновение – и взлетит, как бабочка.

– Ты знаешь Ларису Витальевну Машкину? – Я спросил просто так.

– А я вас видела тут… – сказала озорно, словно не один месяц шпионила за мной, – вы приезжали на похороны.

Я несколько растерялся. Девчонка же продолжала:

– Лариса Витальевна – наша соседка, и я видела, как вы к ней прошлый раз приезжали. А спрашиваете вы меня просто так, чтобы о чем-нибудь спросить.

Ну и детишки пошли!

– Ты права, – я решил быть откровенным, – действительно захотелось тебя о чем-нибудь спросить. Уж очень хорошо у тебя все это получается, – я показал рукой на расчерченные на асфальте классики.

– Стараюсь, – скорее не ответила, а чирикнула девчонка, – но вы ведь хотите что-то другое спросить?..

Я кивнул. Надо же, какими иногда проницательными бывают дети.

– Послушай, мне очень нужна твоя помощь. – Я присел рядом с девчонкой на корточки.

– Еще чего! Мне мама запретила разговаривать с незнакомыми мужчинами.

И опять: право, влево, на носочек…

– Возможно, человек находится в опасности. – Я решил говорить с ней, как со взрослой. – И от того, что ты знаешь, что ты видела, зависит, как скоро мы сможем ему, точнее, ей помочь…

Девчонка остановилась. Задумалась. Я продолжил:

– Послушай…

– Меня зовут Ева.

– Послушай, Ева. Ты не видела, как Лариса Витальевна выходила из дома?

Вздернув остренький носик, пичужка чуть подумала. А потом уверенно покачала головой:

– Нет, не видела.

– А ты давно тут играешь?

Она пожала плечами.

– Не помню, – чуть застенчиво ответила она.

– Ну примерно… Когда тебя мама отпустила…

– А-а… Ну по телевизору новости начались.

Так… Я посмотрел на часы. Половина четвертого. Новости, о которых говорит девочка, это наверняка трехчасовые. Значит, как минимум полчаса прошло с тех пор, как Лариса вернулась домой. Если верить консьержке… И при условии, конечно, что нет другого выхода. Во двор, например.

– А кто-нибудь еще выходил?

– Нужно подумать… – она ответила, как взрослая, – тетя Валя с собакой, Сережа в школу пошел, нет, больше я никого не видела. Хотя…

Это «хотя» стоило многого.

– Может, ты обратила внимание на что-то странное или подозрительное. – Я понимал, что с девочками нужно разговаривать на каком-то другом языке, но не знал этого языка и потому говорил с ней, как со взрослой.

– Я, кажется, вспомнила… Я выбегала за хлебом и чуть-чуть поиграла…

Вот что рассказала девчонка: часа полтора назад из арки, которая вела во двор, вышли двое мужчин. Они шли очень тесно прижавшись друг к другу, похоже было, что они обнимались. Но как-то странно, словно один обнимал другого, а тот, другой, не хотел идти.

Девчонка как ни в чем не бывало прыгала на асфальте, не обращая на них никакого внимания.

Заметив ее, они остановились. Ей даже показалось, что один остановился и пристально смотрел на нее, а второй хотел уйти побыстрее, подтолкнул первого, они прошли мимо девчонки. Но что показалось ей странным, так это оставшийся в воздухе запах духов, который исходил от одного из них.

– Точно такими же духами пользовалась Лариса Витальевна, – заявила девочка.

– Ты уверена?

– Конечно. У моей мамы никогда не было таких духов, а я всегда мечтала, что у меня будут точно такие же, когда я вырасту. – Девочка вздохнула.

Дожидаясь приезда Турецкого, я выяснил, что Ева – грузинка по отцу, а мама ее – русская, коренная, пречистенская. Что квартира, в которой они живут, бывшая мастерская художников-скульпторов и что отцу ее дали всю эту мастерскую за какую-то там скульптуру, какую именно, Ева не помнила. Рассказала она мне и о том, что когда-то дом их имел черный ход, а теперь этот ход – огромное окно, от пола до потолка, – на кухне.

– Черный ход был только в вашей квартире? – спросил я Еву.

Она пожала плечами:

– У нас был, и у тети Вали тоже был, мы с ее Сережкой играли: бегали по крыше, куда выходили эти большие окна, и стучали друг другу в оконные стекла: мол, давай выходи.

– Через этот ход можно было выйти на крышу, – допытывался я у Евы, – а потом?

– Это же элементарно, – Ева поразилась моей недогадливости, – потом по водосточной трубе, ведь это всего лишь второй этаж, любой, даже Сережка, сможет!

Я вернулся в квартиру.

Все выглядело именно так: бывший черный ход – огромное окно на кухне – выходил на крышу, попасть на которую не составило бы особого труда даже для ребенка. Скорее всего, некто вошел в квартиру именно этим путем. А вот вывести из дома Ларису обратно по трубе, очевидно, оказалось делом проблематичным. О том, что вторым мужчиной, которого приобнимал первый, была Лариса, я догадался, когда услышал про запах Ларисиных духов.

Получалась следующая картина: некто проник в дом через черный ход, заставил Ларису переодеться и спокойно вывел ее мимо консьержки через парадный подъезд.

Вот только ответа на вопросы, кто был этот второй, куда увезли Ларису, а главное, что мне теперь делать, я не знал.

К дому подъехал Турецкий. Глядя на выражение его лица, я приготовился к самому худшему.

Не глядя на меня, словно сквозь меня, он вошел в открытую дверь подъезда, по ступенькам бегом наверх. Я направился за ним.

Осмотр квартиры, как я и предполагал, ничего не дал. Сообщив Турецкому обо всем, что мне удалось узнать, я услышал в ответ несколько обвинений и упреков. Оказывается, это я не уберег Ларису, я был виноват во всем, едва ли не в том, что она вообще исчезла. Позже, анализируя ситуацию, я догадался, что тогда Турецкий не вполне доверял мне, мой нескрываемый интерес к Ларисе был тому причиной. Возможно, даже он думал, что это я спрятал ее, желая таким образом защитить от «меры пресечения – взятия под стражу».

Александр Борисович разозлился не на шутку: