Книга Субмарины уходят в вечность - Богдан Сушинский

— Не преувеличивайте, Ренс, — осадил его Ракетный Барон. — Тем более что мне бы и самому хотелось, чтобы подобные пуски мы совершали без визита столь высокого начальства.

Когда Шредер, наконец, появился, в бункере для техперсонала на какое-то время воцарилось гробовое молчание. Он и раньше никакого особого впечатления не производил, а за те несколько дней, которые провел в ожидании старта, основательно сдал. И это сразу же бросалось в глаза. Ниже среднего роста, худощавый, с обожженным — след последней аварийной посадки на подбитом истребителе — подбородком, штурмбаннфюрер, судя по всему, никогда не выглядел ни мужественным, ни воинственным. Но теперь он вообще казался угловатым, остроносым подростком — усталым и запуганным.

Браун, конечно же, сам просил Скорцени подбирать для ракет серии «Америка А9-А10» пилотов некрупной комплекции — таким удобнее чувствовать себя в маленькой ракетной капсуле, да и вес экономится. Однако со Шредером обер-диверсант явно перестарался. Тем более что штурмбаннфгореру предстояло получать благословение от самого вождя.

«Но не мог же я вместо Шредера поставить перед высоким начальством другого пилота!» — оправдывался перед самим собой Браун, на какое-то мгновение представив себе совершенно иную, более подходящую фигуру рейхскамикадзе, которая могла бы стоять сейчас перед фюрером. Причем пилот с такой комплекцией у него давно был на примете. Вот только последнее слово в подборе кандидата оказалось за Скорцени, с которым не очень-то поспоришь.

27

Январь 1945 года. Германия.

Остров Узедом в Балтийском море.

Испытательный ракетный полигон в Пенемюнде.

Ожидая появления пилота, Гитлер вышел из бункера, а вслед за ним потянулись генералы и Ракетный Барон. Едва они оказались вне укрытия, как чуть западнее острова, вглубь Германии, пошло пятимашинное звено английских штурмовиков, прикрываемых сверху звеном истребителей, затем еще и еще одно звено.

Ни одно зенитное орудие острова огня не открывало. Зенитчики помнили суровый приказ: открывать огонь только при непосредственном нападении на Узедом. Хотя и Браун, и Дорнбергер прекрасно понимали, что приказ этот явно устарел, поскольку появился еще тогда, когда англо-американцы не знали о существовании на Узедоме испытательного ракетного полигона. Однако после страшного налета на остров с участием более шестисот бомбардировщиков, осуществленного ими 18 августа 1943 года, он явно потерял всякий смысл.

— Давненько они здесь не летали, — молвил, глядя им вслед, унтерштурмфюрер, возглавлявший охрану бункера.

— А действительно, как давно они появлялись здесь в последний раз? — неожиданно оживился фюрер, забывая о том, что сама эта фраза лейтенанта войск СС в его присутствии и присутствии генералов являлась грубейшим нарушением субординации.

— Замечено было, что они часто, почти ежедневно, пролетали над островом в начале августа 1943 года. Но ни разу не атаковали полигон, ждали, пока наши зенитчики привыкнут к их мирному пролету в сторону Берлина. А затем однажды ночью их появилось несколько сотен. Как и следовало ожидать, наши зенитчики решили было, что это очередной пролет, и тем самым подарили первой волне вражеских машин несколько очень важных минут, стоивших жизни многим нашим солдатам. Впрочем, все это, мой фюрер, вы знаете и без меня.

— Считаете, что теперь они опять готовят нас к очередному налету?

— Вряд ли. Скорее всего, демонстрируют нам свое пренебрежение. Наверняка знают, что после того августовского налета, основная масса наших ракет находится уже далеко отсюда, — выразительно взглянул он на обергруппенфюрера Каммлера, представлявшего здесь подземный ракетный завод и концлагерь «Дора», размещенные в недрах горы Конштайн, горного массива Гарц, северо-западнее Нордхаузена. — Где именно, этого я, естественно, не знаю.

— Неужели снова готовят, а, мои генералы? — резко спросил Гитлер, проведя взглядом последнее звено, которое уже через каких-нибудь полчаса будет бомбить Берлин.

— Пожалуй, унтерштурмфюрер СС прав, — ответил Дорнбергер. — Во всяком случае, массированного налета, подобного августовскому, уже не будет. Да и вообще, пока что англо-американцы подчеркнуто держатся в стороне от острова.

Это ложная позиция, — возмутился фюрер. — Самолеты, которые, не встречая сопротивления, пролетают над островом, — это те самолеты, которые идут бомбить Берлин, Магдебург или Франкфурт-на-Одере. Впредь каждый самолет, появляющийся в зоне досягаемости ваших зенитных орудий, генерал-лейтенант Дорнбергер, должен поддаваться яростному обстрелу.

— Ваш приказ будет выполнен, мой фюрер, — без особого энтузиазма заверил его комендант полигона.

…Шредер пытался крепиться. Тот страх, который свободно прочитывался на его лице во время первой посадки в ракету, уже не возникал. Невысокий лоб, глубоко посаженные серые глаза, едва различимые под тяжелыми, нависающими бровными дугами, узкий нос, завершающийся непомерно широкими ноздрями…

Для Брауна оставалось полной загадкой, как этот человек, при его росте метр шестьдесят и такой вот общей комплекции, мог оказаться в рядах СС, пусть даже «зеленых», полевые, то есть более низкого уровня в сравнении с «черными».

— Вы добровольно вступили в команду германских космонавтов, Шредер?

— Так точно, мой фюрер.

— Ракета, которую вы, штурмбаннфюрер, поведете, нацелена на Нью-Йорк. Мы должны нанести решительный удар по Америке, чтобы президент и все американские военные поняли: им не удастся отсидеться за океаном, избегая наших ответных атак возмездия! — Голос фюрера становился все более твердым и резким, и по мере этого «возмужания» Шредер все тянулся и тянулся перед ним, стараясь продемонстрировать свою готовность до конца, до последнего вздоха служить фюреру и рейху. — Несколько таких актов возмездия за бомбардировки американцами германских городов, и президент США сам предложит нам вступить переговоры, потому что этого от него потребует американский народ.

— Я осуществлю этот акт возмездия, мой фюрер.

— Помолчите, пилот, помолчите, — вполголоса подсказал ему адьютант фюрера. — Слушайте, с вами говорит фюрер!

— Вам, штурмбаннфюрер Шредер, выпала честь нанести первый удар по самому могучему и доселе недостижимому врагу — Америке. Поэтому ваше имя войдет в историю Германских ракетных войск и авиации, в историю войны и в историю самого рейха. Сколько на вашем счету сбитых вражеских машин, штурмбаннфюрер Шредер?

— Двадцать одна, мой фюрер.

— Двадцать одна? — переспросил Гитлер и взглянул на Шауба. На него же смотрел и Шредер, пытаясь выяснить, следует ли ему что-либо объяснять по этому поводу.

— Неплохо, тем не менее для настоящего аса маловато, — все так же, вполголоса, резюмировал личный адъютант фюрера, пытаясь выступать в роли мудрого советника их обоих.

— Дело в том, что войну я начинал пилотом военно-транспортного самолета, — понял Шредер, что без объяснений не обойтись. — И только потом… Словом, на германский праздник воздушного рыцарства я попросту запоздал. К тому же мне не везло. Да и опыта оказалось маловато. «Транспортник-тихоход, переучившийся в истребителя?!» — иронизировал кое-кто из моих коллег. А многие вообще не верили, что такое возможно. Считали, что это неестественно и бесперспективно.