Книга Сердце дьявола - Иван Сербин

— Борис Газеев носит очки и мешковатые джинсы.

— Что он делал сегодня с трех до четырех дня, этот твой Борис Газеев?

— Около четырех я видел его в бухгалтерии.

— Был он запыхавшимся, взволнованным, нервничающим?

— Н-нет. Нормальный парень. Сидел себе у окна, скучал.

— Вот видишь. А в начале четвертого «наш» маньяк совершил убийство Галло в саду ЦДРА.

— За час он бы с лихвой успел добраться от Новослободской до Арбата.

— Не сомневаюсь. Допустим, у него все в порядке с нервами. Он убивает девушку, затем спокойно возвращается в контору, садится за стол, жрет бутерброды и запивает их пивом. И тут в комнату вваливается интеллигентный мент в штатском. То есть ты. По-твоему, это не повод для волнения?

— Он даже глазом не моргнул, — сказал Лева.

— Вот видишь.

— Вы его исключаете?

— Нет. Возможно, он действительно настоящий псих. Настолько настоящий, что ему было плевать на твое появление. Подобная вероятность все же существует. Нет, — серьезно повторил Волин. — Я окончательно исключу сразу четверых, но только когда мы защелкнем наручники на запястьях пятого. Каляев, братья Газеевы, Никитин и Баев. У нас все еще слишком богатый выбор.

— Каляев не подходит под описание.

— И все-таки я хочу удостовериться в его невиновности на сто процентов. К тому же один Каляев погоды не делает. — Волин откинулся на спинку стула, потянулся. — Знаешь что, Лева, поезжай-ка ты домой, ложись спать. Завтра нам предстоит тяжелый день.

— Хорошо, — оперативник поднялся, застегнул курточку. — Во сколько приходить?

— Как сегодня, к восьми.

— Хорошо. Лева направился к двери, и по его фигуре, по тому, как он шел, Волин понял: не хочется ему уходить. Лева предпочел бы остаться и работать, пахать, вкалывать. Как у Стругацких. Понедельник начинается в субботу. Иначе на ушах начинает расти шерсть. Иногда Волин жалел, что в природе существуют такие понятия, как «день» и «ночь».

* * *

— Почему ты не сказала мне, что была… э-э-э… в общем, очень близко знакома с Баевым? — серьезно спросил Саша. Пожалуй, даже слишком серьезно. Оперативник стоял посреди единственной комнаты Наташи и, уперев руки в бока, смотрел на девушку. В праведном негодовании, пальто, кашне и носках он выглядел довольно забавно. Поначалу Наташа смотрела на него с легкой улыбкой, но после первого же вопроса, выпаленного Сашей еще с порога, глаза ее стали серьезными, а улыбка мертвой. Она поплотнее запахнула толстый махровый халат, развернулась и ушла в комнату. Оперативник, прыгая на одной ноге, стаскивал туфли, а стащив, направился следом. Полы его пальто развевались, словно мушкетерский плащ. Всю дорогу он матерился сквозь зубы, ругал Наташу, называя ее самыми непристойными словами, выращивая в себе ярость. Слава Богу, в квартире Баева ему быстро удалось справиться с растерянностью. Саша даже удивился тому, насколько сильные чувства он испытал, увидев фотографию обнаженной Наташи. Никогда еще ему не было так досадно и больно. От одной только мысли, что другой мужчина вожделенно и нагло разглядывал по вечерам этот снимок, у Саши что-то переворачивалось в груди. Ему казалось, что его обманули в лучших чувствах, предали, плюнули в душу. Он держался с апломбом собственника — первым признаком слабости.

— Почему ты не рассказала мне о своих отношениях с Баевым? — повторил Саша, чувствуя себя апостолом Петром, разбирающимся с грешником. Наташа, продолжая улыбаться неживой, бесцветной улыбкой, дернула плечом.

— А никаких отношений и не было. Встретились, выпили шампанского.

— Переспали, — не без сарказма заметил Саша.

— Переспали, — легко подтвердила Наташа. — Иногда это случается. Кстати, если ты не в курсе, именно благодаря этой тонкости в отношениях между мужчиной и женщиной на свет появляются дети.

— Да знаю я, как появляются дети! Но почему ты не рассказала мне об этом?

— О чем? О детях или о тонкостях?

— При чем здесь дети? — Саша никак не мог найти нужный тон, подобрать верные слова. Как разговаривать с этой девушкой? Наезженный репертуар «плейбоя» здесь не годился. Да и не в том он пребывал состоянии. На каждую его патетическую фразу тут же следовала ответная оплеуха. — Например, о фотографиях голых женщин у него в спальне? Или, по-твоему, это тоже нормально? Не заслуживает внимания?

— А по-твоему, этот факт обязательно нужно сделать достоянием общественности? Так ты скажи, я книжку напишу: «Фотографии голых баб в спальне моего любовника». Бестселлер.

— Что ты несешь?

— Нет, дорогой, что ты несешь? Почему я должна что-то тебе рассказывать? Какое ты вообще имеешь право говорить со мной в подобном тоне? Я тебе кто? Жена? Невеста? Сестра? Или, может быть, ты — инспектор из отдела по надзору за нравственностью? Ворвался в одиннадцатом часу ко мне домой и задаешь дурацкие вопросы о вещах, абсолютно тебя не касающихся!

— Значит, не касающихся?

— Нет. Моя личная жизнь касается только меня. И я не собираюсь обсуждать ее ни с тобой, ни с кем-либо другим.

— Вот как?

— Да уж, вот так.

— Не собираешься?

— Нет.

— Так. Ладно. Хорошо. Раз так — хорошо. Я не буду разговаривать в «таком» тоне. Я вообще не буду разговаривать.

— Как ты меня напугал. Саша огляделся:

— Где мои туфли?

— В прихожей, — насмешливо ответила девушка.

— Ага. Очень хорошо. Я сейчас вообще уйду. Надену туфли и уйду.

— Счастливого пути.

— Да, я уйду, но ты… ты можешь очень крупно пожалеть! — Саша погрозил ей пальцем. — Учти!

— В самом деле? О чем же?

— Об этом вот.

— О чем «об этом вот»?

— Вот об этом… О своем поведении. — Саша направился в прихожую, но тормознул на пороге, развернулся на сто восемьдесят градусов. — Ничего не хочешь сказать? Нет? — Наташа вдруг засмеялась, прикрыла рот ладонью. — Очень смешно. Прямо обхохочешься.

— Подумать только. Первый раз в жизни у меня такое.

— Какое это «такое»? — подозрительно спросил Саша. — Что конкретно ты имеешь в виду? Объясни-ка.

— Мужчина, о котором я еще вчера знать не знала, приезжает среди ночи, чтобы закатить мне сцену ревности.

— Я? Сцену ревности? — на лице Саши обозначилось искреннее негодование. — Я???

— Ты, — кивнула Наташа.

— Вы, мадам, меня с кем-то путаете.

— Ну конечно. Оперативник с гордостью оскорбленного монарха прошествовал в прихожую. Наташа пошла за ним. Он взялся за ручку финского замка, попытался повернуть, но ничего не вышло. Еще одна попытка. Тщетно.

— У тебя что-то с замком, — громко объявил Саша, досадуя, что эффектный уход с презрительным хлопком дверью не удался.