Книга Великая и ужасная красота - Либба Брэй

Фелисити кружится на месте, переполненная счастьем.

— Это все настоящее! Это все настоящее!

Она вдруг останавливается.

— Чуете этот запах?

— Да, — отвечаю я, вдыхая нежную, умиротворяющую смесь ароматов детства.

— Это горячие плюшки с изюмом. Мы их ели по воскресеньям. И запах моря. Он всегда исходил от мундира отца, когда он возвращался из плавания… Когда он еще возвращался домой.

На глазах Фелисити блестят слезы.

Пиппа озадаченно принюхивается.

— Нет, ты ошибаешься. Пахнет лилиями. Я их обычно срезала в нашем саду и ставила в вазу в своей комнате.

В воздухе вдруг сильно запахло розовой водой.

— Что это? — спрашивает Пиппа.

Я улавливаю обрывок мелодии. Колыбельная, которую напевала моя матушка. Музыка доносится из долины внизу. И я лишь теперь замечаю серебряную арку в зеленой изгороди и дорожку, ведущую в роскошный сад.

— Эй, погоди, куда это ты? — кричит мне вслед Пиппа.

— Я вернусь, — отвечаю я, прибавляя шагу, и наконец бегу на голос матушки.

Пройдя под аркой, я оказываюсь за высокой живой изгородью, которая перемежается деревьями, похожими на открытые зонтики. Матушка стоит посреди сада, все в том же синем платье, спокойная, улыбающаяся. Она ждет меня.

Голос у меня надламывается.

— Матушка?..

Она протягивает ко мне руки, и я пугаюсь, что все это снова окажется сном, что я вот-вот проснусь… Но нет, на этот раз я ощутила ее объятие. И вдохнула запах розовой воды, исходивший от ее кожи.

Все расплывается у меня перед глазами.

— Ох, матушка… это действительно ты! На самом деле ты!

— Да, моя дорогая.

— Почему ты так долго скрывалась от меня?

— Я все время была здесь. Это ты куда-то убегала.

Я не понимаю, что она имеет в виду, но это и неважно. Мне так много нужно ей сказать! И о стольком расспросить ее…

— Матушка, я так виновата, мне так жаль…

— Тсс! — останавливает меня она, приглаживая мои волосы. — Все это в прошлом. Ушло. Давай немного прогуляемся.

Она ведет меня к гроту, мимо круга из высоких кристаллов, прозрачных, как стекло. Из лесу выбегает олень. Он останавливается и обнюхивает ягоды, которые протягивает ему на раскрытой ладони матушка. Олень прихватывает ягоды мягкими губами, скосив на меня похожие на сливы глаза. Решив, что я не представляю для него интереса, олень неторопливо шествует по высокой мягкой траве к огромному дереву с толстым корявым стволом и ложится под ним.

У меня накопилось столько вопросов к матушке, что я не знаю, с чего начать.

— Что такое на самом деле эти сферы? — спрашиваю я наконец.

Трава выглядит такой заманчиво мягкой, что я по примеру оленя тоже ложусь на нее, подложив ладонь под голову.

— Это некий мир между мирами. Место, где возможно абсолютно все.

Матушка садится рядом. Сорвав одуванчик, она дует на него. Крошечный вихрь белых пушинок уносится, подхваченный ветром.

— Это место, куда члены Ордена приходили для размышлений и созерцания, для того, чтобы совершенствовать свою магию и совершенствоваться самим, чтобы проходить сквозь огонь и обновляться. Каждый человек время от времени заглядывает сюда — в снах, когда рождаются идеи…

Она некоторое время молчит.

— И в смерти.

У меня падает сердце.

— Но ведь ты не…

Умерла. Я не в силах произнести это слово.

— Но ты ведь здесь.

— Пока — да.

— А как ты узнала обо всем этом?

Матушка отворачивается от меня. И легко, ласково гладит морду оленя.

— Сначала я не знала ничего. Когда тебе было пять лет, ко мне пришла одна женщина. Из Ордена. Она-то и рассказала мне обо всем. О том, что ты родилась особенной, что ты — та самая предсказанная девочка, которая может восстановить магию сфер и вернуть Ордену его силу.

Матушка умолкает.

— Но что это значит?..

— А еще она сказала, что Цирцея всегда будет искать тебя, потому что хочет сама владеть всей силой. Я очень испугалась, Джемма. Я хотела защитить тебя.

— Ты поэтому не хотела отправлять меня в Лондон?

— Да.

Магия. Орден. И я, предсказанная девочка… Все это просто отказывалось укладываться у меня в голове.

Я нервно сглатываю.

— Матушка, но что же случилось в тот день, в той лавочке в Бомбее? Что это было за… существо?

— Соглядатай Цирцеи. Ее следопыт. Ее наемный убийца.

Я не в силах посмотреть на нее. Я срываю широкий листок какой-то травы и складываю его гармошкой.

— Но почему ты…

— Покончила с собой?

Я поднимаю голову и вижу, что матушка очень пристально смотрит на меня.

— Чтобы та тварь не смогла меня захватить. Если бы я досталась ему живой, я пропала бы, я тоже превратилась бы в темную тварь.

— А с Амаром что случилось? И кто он вообще такой?

Матушка на мгновение крепко сжимает губы.

— Амар… он был моим стражем. Он отдал жизнь за меня. А я ничего не могла сделать, чтобы спасти его.

Я содрогаюсь, подумав о том, что могло произойти с братом Картика, во что он мог превратиться…

— Но давай не будем слишком много думать об этом прямо сейчас, хорошо? — говорит матушка, отводя с моего лица прядь растрепавшихся волос. — Я расскажу тебе, что смогу. Что касается прочего, ты должна найти других, остальных, чтобы воссоздать Орден.

Я резко сажусь.

— А есть еще и другие?

— О, да! Когда сферы закрылись, все предпочли спрятаться. Некоторые забыли то, что знали. Кто-то предпочел повернуться спиной к прошлому. Но есть и те, кто сохранил веру, и они ждут дня, когда сферы снова откроются и магия опять будет принадлежать им.

Нежные стебли травы щекочут мою руку, едва ощутимо покалывая пальцы. Все кажется таким нереальным — и закатное небо, и цветочный дождь, и теплый бриз, и матушка, сидящая так близко, что я могу ее коснуться. Я крепко зажмуриваю глаза, потом снова их открываю. Матушка остается на месте.

— В чем дело? — спрашивает она.

— Я просто боюсь, что все это не настоящее. Но оно ведь существует, правда?

Матушка поворачивается к горизонту. Закатный свет смягчает четкие линии ее профиля, превращая их в нечто слегка размытое… как края страниц затрепанной любимой книги.

— Реальность — это всего лишь состояние ума. Для банкира деньги в его бухгалтерских книгах абсолютно реальны, хотя он их не видит и не ощущает. А для Брахмы не существует того, что рождается воздухом и землей, для него нет боли и потерь… и для него реальность банкира — просто глупая прихоть. Для банкира же идеи Брахмы так же несущественны, как обычная пыль.