Книга Зимний дом - Джудит Леннокс

— Фрэнсис, ты же знаешь, что у Чарис слабое сердце.

Гиффорд медленно повернулся и посмотрел на нее. Нет, он был вовсе не так пьян, однако глаза у него были стеклянные.

— Но это же все чушь, верно? — сказал он. А потом шепнул: — С меня хватит. Сваливаем.

Они прошли полторы мили, отделявшие дом Селены от полуподвала. Робин надеялась рассказать о своей работе и посещении Хоуксдена, но Фрэнсис быстро шел по тротуару, держа ее под руку. Шум проезжавших мимо машин и ветер окончательно отбили у нее желание говорить.

Добравшись до дома, они сняли с себя мокрую одежду, и Робин залезла в кровать. Прежде чем прикоснуться к ней, Фрэнсис спросил:

— Робин, ты ведь завтра свободна?

Лицо Фрэнсиса находилось в тени, она не видела его выражения.

— Да. А что?

— То, что завтра нам предстоит поездка в Лонг-Ферри. Вивьен выходит замуж.

Он стоял обнаженный рядом с керосиновой лампой. Теперь Робин видела его лишенный выражения, пустой, отсутствующий взгляд. Его изящное мускулистое тело тренированного спортсмена казалось высеченным из камня.

— За кого? — прошептала она, заранее зная ответ.

— За Дензила Фарра, — сказал Фрэнсис, потушил свет и поцеловал ее.

Никогда еще он не любил ее так жадно. Фрэнсис изучал каждый уголок ее тела и вынуждал испытывать чувства, которых Робин раньше не ощущала. Его губы оставляли синяки, зубы впивались в грудь. В темноте она не могла отличить тело Фрэнсиса от своего. Казалось, их кожа срослась: они стали единой плотью. Он овладевал ею, словно демон: высасывал досуха, сжигал душу, пока они не перестали быть мужчиной и женщиной и не слились в экстазе.

Но когда на следующий день они отправились в Суффолк, радость Робин быстро сменилась чем-то похожим на страх. Они проспали, и Робин пришлось зайти к себе, чтобы переодеться. В результате они опоздали на поезд, а в следующий набилось столько народу, что нельзя было сесть вместе. В Ипсвиче Фрэнсис посмотрел на часы:

— На венчание мы уже опоздали. Успеем только к банкету.

Поезд тащился по боковой ветке; когда они добрались до конечной станции, автобус уже ушел. Последние две мили до Лонг-Ферри пришлось пройти пешком. Небо было свинцовым, со стороны моря несло серые тучи. Лицо Фрэнсиса было бледным; казалось, ветер стремился помешать ему, заставить повернуть обратно. Они почти не разговаривали. В конце концов Робин не выдержала, встала перед ним, схватила за руки и остановила.

— Мы дальше не пойдем! — Ветер относил ее слова в сторону.

Фрэнсис холодно посмотрел на нее:

— Конечно, пойдем. Это свадьба моей матери. Люди могут подумать…

— Раньше тебя никогда не волновало, что подумают люди. Фрэнсис, давай вернемся домой.

— Домой? — Какое-то мгновение светло-серые глаза смотрели на нее в упор. — Робин, мой дом — это Лонг-Ферри.

Он снова зашагал вперед. Они шли по тропинке вдоль моря, его тусклая поверхность бугрилась волнами. Наконец вдали показались изящные контуры Лонг-Ферри.

— Не понимаю, почему ты так переживаешь, — вдруг сказал Фрэнсис. — В конце концов, это всего лишь свадьба.

У нее щипало глаза. Робин думала, что в этом виноваты соленый воздух и ветер. Последние полмили они шли по солончаку молча. Девушка издалека увидела ряды машин, стоявших во дворе и на подъездной аллее. Музыка неслась из окон со средниками и просачивалась сквозь старый камень. Когда они вошли в дом, Фрэнсис закурил сигарету. Робин послышалось, что кто-то окликнул ее, но стоило ей обернуться, как этот кто-то исчез в толпе.

Раньше она не чувствовала себя в Лонг-Ферри чужой. Но сегодня… Здесь не было ни Джо, ни Селены, ни Гая, даже Ангуса. Мебель расставили по-другому, старые комнаты убрали и натерли полы. Когда Робин села за стол, то оказалась между двумя незнакомцами, каждый из которых был поглощен беседой с другой соседкой. Еду — изысканные французские блюда — подавали официанты в форменной одежде. Разговоры велись об охоте, стрельбе по тарелочкам, недвижимости и проблемах со слугами. «Я словно очутилась в волшебной сказке, — думала Робин. — Кажется, тебя не было всего несколько месяцев, но когда вернулся, все изменилось до неузнаваемости».

Когда в конце обеда подали острую закуску, у Робин разболелась голова и девушка оставила всякие попытки принять участие в беседе. Она молча прослушала речи; шафер оказался мямлей, зато Дензил Фарр говорил гладко и был уверен в себе. Фрэнсис, сидевший на дальнем конце стола, во время речи Дензила Фарра шептался со своей соседкой. Хихиканье девушки то и дело прерывало монолог жениха, а тост Фарра за здоровье невесты оказался скомканным из-за непростительного бормотания и сдавленного хохота. Робин заметила, что Фрэнсис не сказал Вивьен ни слова. Перед ним стояла бутылка шампанского, и он то и дело наполнял свой бокал.

Затем обед закончился и все перешли в танцевальный зал. Фрэнсис был окружен людьми; Робин слышала его знакомый низкий голос и смех слушателей. Когда она ненадолго присоединилась к этой группе, Фрэнсис не обратил на нее никакого внимания. Это причиняло ей нестерпимую боль. Робин хотелось закричать, заплакать и напомнить ему о прошлой ночи, но гордость победила. Холодные блестящие глаза Фрэнсиса смотрели на нее с таким же наигранным безразличием, как и на Вивьен. Она видела, как прихвостни хлопали ему и заставляли все сильнее и сильнее нарушать правила приличия. Видела, как к Фрэнсису подошла Вивьен и о чем-то попросила, но сын любезно покачал головой и отказал ей. Робин едва не пожалела ее. Она поняла, что главными чертами Вивьен были простодушие и полная неспособность предвидеть последствия своих поступков. Фрэнсис сумел сделать центром внимания себя, а не мать. О боже, что за месть, подумала Робин и отвернулась.

Она вышла из зала и начала ходить из комнаты в комнату, но не смогла присоединиться ни к одной из компаний, потому что была всем чужой. Оглядев себя, Робин поняла, что неправильно выбрала наряд. Нужно было надеть платье, присланное Майей, а она надела свое любимое красновато-коричневое с вышивкой. Эти люди судили других по внешности; они свысока посмотрели на Робин и решили, что она не стоит внимания. «Нужно уехать домой», — внезапно подумала девушка. Она не взяла с собой вещи для ночлега; перспектива пробыть еще двенадцать часов в доме, который стал ей таким чужим и негостеприимным, была невыносимой. Робин выглянула во двор и увидела, что уже совсем темно. Из окон тянулись длинные полосы света, ярко озаряя сорняки, пробившиеся сквозь плиты. Лонг-Ферри, прекрасный обветшавший Лонг-Ферри, тоже сыграл свою роль в том, что она полюбила Фрэнсиса. Фрэнсис не может забыть об этом. Она ему не позволит.

Она вернулась в танцевальный зал и увидела, что Фрэнсис соорудил из бокалов для шампанского высокую узкую башню. На ее глазах он откупорил бутылку и начал лить вино в верхний бокал так, чтобы оно стекало по краям пирамиды. Но его рука дрогнула и задела бокал; хрупкая конструкция развалилась, и бокалы один за другим начали падать на пол. Осколки хрусталя разлетелись по паркету; танцевальный зал выглядел так, словно был усыпан бриллиантами. Гости, окружавшие Фрэнсиса, захохотали и захлопали, но Робин увидела в его глазах боль и смятение. Она пошла к нему по осколкам и лужам.