Книга Русский йогурт - Сергей Зверев

В багажник машины бомжи из его бригады загружали собранную «пушнину», то есть стеклотару, рассортированную по картонным коробкам.

— Дань собираешь? — с металлом в голосе спросил Дмитрий, выбирая, куда ступить, чтобы не увязнуть в болоте.

Пыжик заискивающе улыбнулся:

— Способствую, так сказать, утилизации отходов.

На верхней челюсти предводителя мафии мусорокопателей недоставало двух передних зубов. В прореху, когда он говорил, высовывался розовый кончик языка, отчего Пыжик был похож на преданного пса, подбежавшего к хозяину.

— Вы к Степанычу? — навязчиво-любезно спросил он, и его улыбка стала еще приторнее.

— К нему.

— Может, проводить? — услужливость Пыжика не знала границ.

— Сам доберусь…

Раскатанная машинами дорога превратилась в речушку кашицеобразной грязи. Рогожин огляделся, высматривая подходящее место для переправы.

— Подождите, я передачу Степанычу приготовил!

Пыжик вернулся с коробкой, на боковой стенке которой красовались штриховой код и надпись: «Сникерс».

— Вот, передайте, пожалуйста, если вас не затруднит.

— Шоколадками ветерана подкармливаешь? — Дмитрий отогнул картонный клапан.

Содержимое коробки состояло из каких-то радиодеталей, клубков проводов, трансформаторов и плат.

— Мне ваш друг заказ дал! — торопливо объяснял Пыжик. — Собирать все, что связано с радиотехникой, и к нему на фазенду сгружать. Вот я и расстарался.

Интерьер землянки изменился. Рогожин приметил это, спускаясь по лестнице. Она словно стала чище и просторнее.

— Степаныч, ты генеральную весеннюю уборку сделал? — вместо приветствия воскликнул Рогожин, отдав честь отставному майору.

Тот сидел на топчане, фасуя по пакетикам какую-то дребедень.

— Руку к пустой голове не прикладывают! — буркнул Степаныч, пододвигаясь. — Лампочку я присобачил. От керосинки глаз замыливается. Аккумулятор Хвалько притарабанил подзаряженный, — он указал на стоявший у изголовья топчана источник питания.

— Цивилизация добралась до пещеры отшельника… — пошутил Дмитрий, выкладывая из пакета продукты. — Расщедрился вождь бомжатника.

— Морду ты ему набил, вот и расщедрился. Он теперь тише воды ниже травы.

Носик чайника без ручки запыхтел паром. Степаныч обхватил его тряпкой, снял с «буржуйки» и разлил кипяток по банкам, предварительно насыпав туда заварки.

— Пей, Дима. Настоящий цейлонский. С пенсии купил… Сегодня четвертинку хлобыстнуть полагалось бы, но я в глухой завязке. С бухалом покончено, — он был угрюм и сосредоточен.

— От Ветрова приходили? — Рогожин внимательно осмотрел старика.

— Придут и по мою душу! Куда они денутся? — с затаенной ненавистью произнес Степаныч.

Он разорвал бумажную упаковку сахара, слипшегося от сырости в монолитный кирпич. Ударом кулака раскрошил его.

— — Подсолоди чаек, — ладонью он сгреб крошево в кучу. Помолчал, собираясь с мыслями, и глухо сказал:

— Юрчик преставился. Кровью под себя дней десять ходил…

Рогожин знал: юродивого поместили в психиатрическую больницу по распоряжению начальника УВД.

Свидетель из умственно отсталого человечка был никудышный, его показания не приняли бы в суде.

— Отбили страдальцу в ментовке внутренности, — продолжал Степаныч. — Я Юрчика в психушке не видел. Ветров встречаться запретил. Сказал: «Приедешь — в дурдоме и повесишься». Санитаров упредил, скотина, мол, старого полудурка харей о железные ворота, если сунется, — лицо отставного майора скривилось, точно от зубной боли. — Тоска, Дмитрий… Больных головой никогда на Руси не обижали. Полагали, юродивые с богом беседуют и простому человеку их разговор не понять. Каждый норовил кусок хлеба в суму дурачку-нищему положить, — накатившаяся слеза предательски блеснула в глазах Степаныча.

— Я знаю, как тяжело друзей терять…

Он вспомнил перевал, гортанные крики иорданца, громовым эхом разносящиеся по ущельям звуки выстрелов снайперских винтовок и предсмертные стоны преданных московскими стратегами бойцов разведгруппы.

В молчании, точно на поминальном ужине, два офицера допили чай, и каждый думал о своем: несбывшихся мечтах, злодейке-судьбе, загнавшей их в землянку на окраине городской свалки, и о тех, кто в этом виноват.

Тишину нарушил Рогожин.

— Тебе Пыжик хлам какой-то передать просил, — он ногой пододвинул коробку. — Ремонтируешь бытовую технику соседей?

Опрокинув коробку, Степаныч высыпал радиодетали на пол. Присел на корточки и, точно петух на навозной куче, стал быстро разгребать образовавшуюся из плат и проводки гору.

— Ты скажи, что надо. Я куплю в магазине. — Заинтригованный азартом отставника Дмитрий поднял трансформатор со сгоревшей обмоткой.

— Бабки лишние? — осуждающе спросил Степаныч, кусачками кромсая пришедший в негодность блок питания телевизора. — Стонут — кризис в стране, а на помойку миллионы выбрасывают. Да здесь баллистическую ракету собрать можно, только ройся, не ленись. Залежи золота под ногами!

— Ей-богу, Степаныч, ты от Плюшкина мало чем отличаешься! — дружелюбно хохотнул Рогожин.

— Ну, у Плюшкина дохлые мухи в настойке плавали, а у меня вот что есть, — не без гордости сказал бывший ракетчик, доставая фибровый чемодан с железной окантовкой.

В таких чемоданах в послевоенные годы офицеры привозили из Германии фарфоровую посуду, шелковое белье и многие другие диковинные предметы роскоши.

Степаныч замешкался с заедавшим замком.

— Показывай сокровища! — шутливо поторопил Рогожин.

Увиденное отбило у Дмитрия охоту упражняться в юморе. На треть чемодан был заполнен желтоватым веществом, напоминающим расплющенные бруски тола.

— Пластит?! — прошептал Рогожин. — Откуда?

Взрывчатое вещество такого типа применялось только в армии. Промышленные пиротехнические работы вроде разрушения скальных пород при прокладке тоннелей, сноса зданий взрывом направленного действия исполнялись тротиловыми шашками, динамитом, но не этим веществом.

Пластит в коробках навешивали на танки «Т-80» или «Т-72», чтобы, взрываясь, он отбрасывал снаряды. Пользовались им и подрывники-диверсанты.

— Откуда? От верблюда! — загадочно откликнулся Степаныч. — Сперли со складов приятели-бомжи.

Попотчевали солдатика водчонкой, Лизку-Мотороллу под него подстелили, он и запустил мужиков. Хотели к зиме бельишко теплое стащить, да не туда попали.

Жалко было с пустыми руками уходить. На водку потратились, Лизку солдатик после долгого воздержания того… — Степаныч сделал неприличный жест, — измочалил. Они и набрали что было. Мыться пробовали пластитом. Говорят, ни хрена не пенится. Волдыри по всему телу с кулак после помывки. Кеша-Философ, у него будка на северной стороне свалки, до весны пластит у себя держал, не выбрасывал. Ученый мужик, философский факультет МГУ окончил, но дочитался до белой горячки, спрятался от людей на помойке. — Степаныч доской прикрыл доступ к чемодану, задвинутому под топчан. — Сообразил ко мне прийти. Говорит: "Ты, Суворов, человек военный, в этих делах просекаешь больше, чем я, покупай за два «фауста», вина по ноль-семь, значит.