Книга Журнал "Млечный Путь, XXI век", 4 (41), 2022 - Леонид Александрович Ашкинази

с неземными силами. Жители Макрел-Коув, внимательно выслушав путешественников, взвесив в судебном порядке и перекрестных допросах все свидетельские показания, единогласно пришли к трем пунктам:

1. Что путешествие, хотя и безуспешное, заслуживает большой похвалы шлюпу 'Жаба' и его экипажу, а также, безусловно, слава Макрел-Коув.

2. Что Вельзевула, движимого злыми побуждениями, пока трудно победить.

3. Если бы рома хватило, трое мореплавателей наконец-то добрались бы до Парижа и увидели великолепие Выставки, несмотря ни на что.

Эдвард Митчелл

ПОСЛЕДНЕЕ ПЛАВАНИЕ 'ИУДЫ ИСКАРИОТА'{2}

- Раньше она называлась 'Летящий дух', - сказал капитан Трэмблл Крэм, - но буквы я выковырял и спилил, так что теперь 'Иуда Искариот' сияет позолотой.

- Необыкновенное имя, - сказал я.

- Удивительное судно, - ответил капитан, проглотив еще полтора дюйма виски 'Голова негра'. - Я не богохульник и человек почтительный, но станцую джигу, если дух Иуды не вселился в эту шхуну. Эй, Амми?

Молодой человек, которого капитан назвал Амми, сидел на бочке из-под скумбрии. Он стер с губ следы черники и тяжело покачал головой.

- Кэп, - сказал Амми, - вовсе не богохульник и не нечестивец. Он, в основном, знает, о чем говорит; но, когда танцует джигу, хочет от нее зависеть.

Подкрепленный добрососедской оценкой характера, капитан Крэм продолжил.

- Вы шутите над идеей о том, что у шхуны есть душа? Так вот, поплавайте на ней сорок с лишним лет вверх и вниз вдоль этого побережья и хорошо познакомитесь с ее наклонностями и складом ума. Эй, Амми?

- Кэп, - объяснил джентльмен на бочонке со скумбрией, - ловил рыбу сорок шесть лет. Возил лес и лед. Когда капитан считает нужным говорить о шхунах, он знает, о чем говорит.

- Друг мой, - сказал капитан, - у шхуны душа, как у живого человека, но значительно шире, будь то к добру или к злу. Я не собираюсь отрицать, что молился за Иуду по вечерам во вторник и четверг, неделю за неделей, месяц за месяцем. Не собираюсь отрицать, что заинтересовал дьякона Плимптона в спасении ее души. Это было бесполезно, мой друг; даже у дьякона это не получилось.

Я осмелился спросить, каким образом судно проявило свой разврат. Рассказ, который я услышал, был рассказом о демоне предательства с тремя мачтами и реями.

'Летящий дух' был первым трехмачтовым судном, когда-либо построенным в Ньюаггене. Первым и последним. Люди качали головами над экспериментом.

'Ничего хорошего из этого не получится, - говорили они. - Это противоречит природе. Две мачты вполне достаточно'.

'Летящий дух' начал свою карьеру низменного бесчестия прямо в момент рождения. Вместо того, чтобы прилично броситься в стихию, для которой была спроектирована, трехмачтовая шхуна окунулась в грязь и застряла там на три недели, причинив большие расходы для владельцев, одним из которых - третьим - был капитан Трэмбалл Крэм.

Дурные предчувствия оракулов Ньюаггена подтвердились. 'Двух мачт достаточно, чтобы плыть по морю, - говорили они. - Третья - это стойло дьявола'.

В первое плавание капитан Крэм отправил 'Летящий дух' к Филадельфии, загрузив шхуну льдом, принадлежавшим ему и адвокату Суонтону; груз не был застрахован. Лед в Филадельфии стоил шесть долларов за тонну, а капитану Крэму и адвокату Сонтону обошелся всего в восемьдесят пять центов за тонну, включая опилки. Оба были рады такой перспективе.

'Летящий дух' красиво покинул порт, а затем внезапно и молча пошел ко дну на Плесе Фиддлера, на глубину одиннадцати футов соленой воды.

Потребовалось всего шесть дней, чтобы поднять шхуну и откачать воду, но из-за очевидной несовместимости между льдом и соленой водой спасенное состояло исключительно из опилок.

В следующий рейс шхуна везла на палубе бревна с острова Св. Круа. В каком-то смысле это был освященный груз, поскольку древесина была предназначена для нового молитвенного дома баптистов на юге Нью-Джерси. Если бы молитвенные надежды мореплавателей, соединенные с молитвенными ожиданиями грузополучателей, оправдались, этот рейс был бы, по крайней мере, успешным. Однако примерно в шестидесяти милях к юго-востоку от Нантакета 'Летящий дух' столкнулся с умеренным сентябрьским штормом. Шхуна должна была с легкостью выдержать такое испытание, но повела себя так отвратительно, что церковная древесина оказалась разбросана по поверхности Атлантического океана от 40°15' до 43°50' широты. Месяц или два спустя шхуна ухитрилась при легком попутном ветре сбросить много дорогого нарезанного гранита из каменоломен Лисьего острова в глубокую яму в проливе Лонг-Айленд. В следующую же поездку она намеренно отклонилась от курса, чтобы врезаться в носовую часть правого борта норвежского брига, и в результате получила серьезные повреждения.

После нескольких подобных опытов капитан Крэм стер старое название с кормы шхуны и с капитанской каюты и заменил на 'Иуду Искариота'. Он не мог найти ни одного названия, так хорошо выражавшего его презрительное мнение о моральных качествах шхуны. Она казалась одушевленным духом бесцельной злобы, злобного вероломства. Она была плавучей ванной сквернословия.

'Иуду Искариота' исследовала комиссия мореплавателей, но не смогла найти в шхуне никаких физических недостатков. Линии ее корпуса были правильными, она была правильно обшита досками, в порядке были потолки и чеканка, ее лонжероны были из хорошей орегонской сосны, натянуты и надежны, а брезент для парусов вырезал и сшил богобоязненный парусный мастер. Шхуна полностью соответствовала всем теоретическим канонам. На практике же она была ужасно капризной. Плавание на 'Иуде Искариоте' было похоже на управление лошадью, у которой пороков больше, чем волос в хвосте. Она всегда делала что-нибудь неожиданное, за исключением случаев, когда из общих соображений от нее ожидали плохого поведения. Если идея заключалась в том, чтобы паруса были надуты ветром, они непременно опадали. Если нужно было перекинуть гик, паруса замирали на ветру и повисали, как гроб Магомета. Когда нужно было отправить человека на наветренную сторону с пустой надеждой поднять стаксель, кливер привычно подхватывал предприимчивого матроса и, яростно тряхнув его в воздухе раз или два, выбрасывал за борт.

Гик никогда не пересекал палубу, не ломая никому голову. Начав с любого курса, по которому шхуна могла бы двигаться, она вскоре непременно сталкивалась с одной из трех вещей, а именно: с каким-то другим судном, банкой в тумане или дном.

С того дня, как шхуну спустили на воду, ее нюх на хорошее липкое илистое дно был безошибочным. В самую ясную погоду над шхуной нависал туман, окутывал ее, и за этим следовало какое-нибудь несчастье. Присутствия шхуны у берега было достаточно, чтобы прогнать всю треску к побережью Ирландии.