Книга Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

— …леди Елизавета, — с легкой запинкой закончил я. — Где же вы научились так хорошо музицировать?

— В доме моей бабушки, — улыбнулась девушка, приглаживая юбки. — Со мной занимался учитель.

— И давно ли? Должно быть, вы учились долгие годы.

Я присел рядом с ней на узкую скамью.

— Нет. Я занималась… — она чуть задумалась, — всего один год. С тринадцати лет. Хотя училась очень усердно. И продолжала играть уже без учителя.

— Очевидно, вы любите музыку?

— Обожаю.

Она опять улыбнулась.

Меня поразило, как быстро она освоилась. Впрочем, так зачастую бывает, когда встречаются любители искусства — избранное призвание помогает справиться со смущением и стирает границы между людьми, даже если они в неравном положении. Мы говорили на одном языке, и все иные понятия потеряли значение. Увлекшись музыкой, я даже забыл о своей страстной любви к Екатерине. Сейчас я видел в леди Говард лишь понимающую слушательницу.

Я пробежал пальцами по клавишам, вспоминая забытые мелодии. Потом мы поменялись ролями, и я внимал ее игре. Продолжая выводить знакомую мелодию, Екатерина вдруг радостно рассмеялась, а я взирал на ее раскрасневшееся лицо с густыми черными ресницами. Меня захлестывали смешанные чувства, возрожденные и усиленные звуками музыки и даже, как ни странно, самим верджинелом с его сколотыми старыми клавишами.

Повернув голову, она посмотрела на меня, не уклончиво, как благовоспитанные девицы, но открытым и смелым взглядом. Голубые глаза с темным ободком ярко сияли. Ее лицо было обольстительным, отчужденным и невинным одновременно, и вдруг мне показалось, что именно меня ждала она здесь…

— Екатерина, — наконец сказал я, изумившись тому, какую уверенность обрел мой голос, — мне очень нравится, как вы играете, и я готов музицировать рядом с вами всю жизнь. Я многое утратил — но не безвозвратно, как боялся, а на время. И мне хочется поделиться с вами вновь обретенным даром и дать вам… подарить… все, что ваша душа пожелает, — вяло закончил я.

— Новый верджинел? — предположила она. — Да, клавиши на этом уже…

Она не поняла меня!

— Конечно новый. Но, милая, я хочу спросить вас…

А хотелось мне задать определенный вопрос: «Сможете ли вы полюбить пожилого мужчину, которому скоро стукнет полвека, и выйти за него замуж?»

— …не пожелаете ли вы стать моей…

Королевой? Глупо просить кого-то принять корону. Это само по себе вознаграждение!

— …не пожелаете ли вы стать моей женой?

Она глянула на меня, как на безумца. Потом, запинаясь, ответила:

— Я не могу… это невозможно… у вас уже есть супруга.

Ответ Анны Болейн! Я почувствовал, как меня затягивает в воронку времени, где ничего не меняется, где мы обречены на веки вечные повторять одни и те же ошибки, слышать одни и те же ответы… «Вашей женой я быть не могу, у вас она уже есть; а вашей любовницей я быть не хочу…»

— У меня нет жены! — Эти слова уже были сказаны когда-то. — Я имею право аннулировать наш брак.

Вот это уже нечто новое. Право, заслуженное долгими шестью годами испытаний.

— Вы хотите сказать, что… я стану королевой?

— Да, если согласитесь стать моей женой.

Она ошеломленно помотала головой.

— Ничтожная камеристка Екатерина Говард станет королевой Англии?

— Моя милая, — сказал я, тщательно подбирая слова, — одним из величайших удовольствий, дарованных королю, является привилегия самому решать, кто достоин высоких почестей и царственного положения. И лишь благодаря мне избранные достигают известности и признания, коих они заслуживают. Не думаете же вы, к примеру, что в Ирландии мало одаренных и прекрасных людей? Однако все они рождаются, живут и умирают в безвестности… удобряя землю, подобно навозу. Вы, — прошептал я и коснулся пальцами ее идеально округлого, изящного подбородка, — рождены носить корону. Екатерина, будьте моей женой.

— Но ведь ваша супруга, леди Клевская…

— Она получит щедрое содержание. Не вините себя в предательском вытеснении вашей госпожи из моего сердца. Мы с ней не были мужем и женой. Но стали братом и сестрой и впредь сохраним добрые родственные отношения.

Она долго хранила молчание.

— Я не могу поверить… — пролепетала скромница. — Вы разыгрываете меня.

— Ничего подобного! Если вы желаете испытать мои чувства, то пусть так и будет! Я не буду искать с вами встреч, пока Кранмер не даст нам церковное благословение.

— Правда?

— Разумеется, правда! Праведная девушка должна оставаться невинной до венчания.

Она упала на колени и покрыла поцелуями мою руку.

— Добрый король Генрих, вы не представляете, что делаете. Я не достойна быть вашей женой.

Ее губы были теплыми, мягкими и влажными. Меня охватило возбуждение.

— Ерунда. Только недостойные принимают возвышение как должное. Ваша сдержанность говорит об обратном.

Ее губы продолжали ласкать мою руку. Я высвободил ее и поднял девушку с пола.

— Моя любимая Екатерина, — сказал я. — Я благодарю Господа за этот день. Ждите и верьте. Вы изумитесь, увидев, как быстро я устраню все преграды!

Солнце заливало пустую гостиную; пылинки плясали в ярких лучах весеннего света. Волшебный мир, волшебная встреча. Я поцеловал руку Екатерины. Она ахнула, отступила и убежала из комнаты, точно резвый ребенок.

Испугана она или взволнована? В любом случае юная прелестница забыла о правилах приличия и не искала оправдания своему бегству.

Милое дитя, которое вновь научит меня играть и радоваться жизни! Вспотевшими от волнения ладонями я коснулся верджинела и закрыл его крышку.

XXV

Каждую среду в течение семи недель между Пасхой и Троицей Кранмер устраивал в красно-кирпичном Ламбетском дворце приемы для прелатов и придворных, развлекая гостей концертами. Архиепископская резиденция раскинулась за Темзой, как раз напротив Вестминстерского дворца и аббатства. Проведенные здесь весенние вечера дарили дивную усладу всех человеческих чувств. Прекрасны были долгие закаты над простором прохладной реки; тонкие ароматы влажной земли и первых цветов рождали волнующие воспоминания; таяли во рту пшеничные пирожки со спаржей и рыбой, к которым подавали белое вино, приправленное душистым ясменником; ласковый майский ветерок дул в распахнутые окна, наполняя грудь свежестью. А слух радовала музыка, исполняемая на прекрасно настроенных виолах, дульцинах, лютнях. Звучал и итальянский клавесин. Иногда Кранмер предлагал нашему вниманию нечто совсем экзотическое, к примеру корнет — духовой инструмент, сделанный из слоновой кости.

На тех вечерах меня радовало буквально все, мир тонул в дымке любовных грез, ибо зачастую туда приглашали и Екатерину Говард — благодаря ее увлечению музыкой, а также влиянию дядюшки герцога и епископа Гардинера. Страсть к музыке, видимо, среди этих эстетов и традиционалистов считалась некой привилегией. Протестанты не одобряли ее, считая «легкомысленным занятием», именно поэтому леди Анну Клевскую не обучали игре на музыкальных инструментах. По правде говоря, чувственные восторги были свойственны как раз «добрым католикам», а приверженцы «новых взглядов» находили удовольствие в строгой и простой жизни. Но скучной до зевоты!