Книга Путеводная нить - Дебби Макомбер

— Я могу чем-нибудь помочь? — спрашивает Элиза.

— И я, — вторит ей Бетани.

— Я тоже могу остаться, — добавляет Кортни.

Я готова расплакаться. Какие они добрые, как сочувствуют мне!

— Спасибо. Спасибо вам всем огромное!

Эти женщины не просто мои клиентки и ученицы. Они — мои подруги.

Маргарет ждет меня у входа; я бегу в кабинет за сумочкой. И тут приходит Брэд — он принес очередной заказ.

— Мы с Лидией срочно едем в больницу, — говорит ему Маргарет, расписываясь за пряжу. — Маме стало плохо.

Он смотрит на меня, озабоченно хмурясь.

— Что с ней?

— Не знаю, — отвечаю я. — Пока ничего не известно.

Я не могу сдержаться. Мне так нужно сейчас утешение… мне нужен он. Я тянусь к Брэду. Мне нужно в последний раз почувствовать его объятия, его мужество и силу. Он, кажется, инстинктивно все понимает и, когда я делаю шаг к нему, крепко обнимает меня.

— Нам пора, — тихо напоминает Маргарет.

Брэд тут же отпускает меня; я в знак благодарности киваю и опрометью выбегаю из «Путеводной нити».

Персонал в Шведском медицинском центре безупречный. Правда, мне кажется, что проходит несколько часов, прежде чем нам удается хоть что-то выяснить. Я снова и снова грызу себя за то, что уделяла маме мало внимания. Правда, она никогда не обижалась, если я не могла к ней приехать, и была благодарна за все, что я для нее делаю. Да, я навещала ее раз или два в неделю, но этого явно недостаточно.

Маргарет тоже навещает маму, когда может. И все же мы с сестрой чувствовали себя виноватыми.

Маргарет терпеть не может больницы. Она уверяет, будто все дело в специфическом запахе антисептика, от которого ей сразу делается не по себе. Я провела в больницах практически всю юность и привыкла к больничному запаху. Маргарет крепко держится за меня, сейчас я поддерживаю ее, а не она — меня.

Нам велят посидеть в зале ожидания. Скоро лечащий врач сообщит нам о мамином состоянии. Мы садимся на удобные стулья. В зале ожидания включен телевизор. Показывают очередной сериал — по иронии судьбы, «Центральную больницу». Я не смотрю на экран и не слышу ни единого слова. От страха и волнения у меня кружится голова. Мне кажется, что в случившемся с мамой виновата я.

К нам подходит врач; мы с Маргарет, не сговариваясь, вскакиваем.

Врач сразу приступает к делу:

— Состояние вашей матери серьезное. У нее диабетическая кома.

Мы с Маргарет ошеломленно переглядываемся.

— Сейчас ее состояние стабилизировалось; мы сделали все, что нужно. И все же к такому заболеванию, как у нее, нельзя подходить легкомысленно.

— В нашей семье диабетиков не было, — говорит Маргарет. — Мы понятия не имели, что у мамы диабет…

— Она живет одна?

Мы киваем.

Врач снова не стал ходить вокруг да около.

— Ей нужен постоянный уход. Подумайте, например, о том, чтобы поместить ее в пансионат для пожилых людей. Там ей не придется ни самой готовить, ни заботиться о лекарствах и уколах…

Значит, придется увезти маму из дома, в котором она прожила полвека… Нам всем будет очень тяжело, но выбора у нас нет.

Глава 30ЭЛИЗА БОМОН

Втишине Элиза услышала, как в ее дверь кто-то постучал. Наверное, Маверик… Элиза улыбнулась. У них с бывшим мужем как будто начался второй медовый месяц. И, как много лет назад, Элиза была так влюблена в него, что забыла обо всем. Разумеется, она понимала, что он за человек, но сейчас, как и давным-давно, все доводы разума утратили для нее смысл.

Она распахнула дверь и впустила Маверика. Он тут же обнял ее, и они начали целоваться. Любовью они занимались только однажды — ночью после экскурсии в горы. А потом оба плакали, крепко сжимая друг друга в объятиях. Они любили друг друга страстно, исступленно — как в последний раз. Обоим было немного неловко, и все же главными чувствами стали нежность и радость. После того дня они часто проводили ночи вместе. В основном просто лежали рядом. Долгие годы одиночества заставили Элизу забыть, что значит, когда рядом любимый мужчина. Они прижимались друг к другу на ее узкой односпальной кровати, и Элиза засыпала в его объятиях. Рано утром Маверик тихо вставал и возвращался в комнату мальчиков.

Элиза тешила себя надеждой, что никто из родных не в курсе. Может быть, Дэвид и Аврора о чем-то догадывались, но ни дочь, ни зять не задавали им нескромных вопросов. Элизе проще было считать, что дочь не в курсе их ночных похождений.

— Знаешь, это смешно, — прошептал Маверик, откидывая одеяло и пропуская ее к стене.

— Что смешно? То, что мы вместе?

Он прав, но Элиза встревожилась оттого, что Маверик впервые заговорил об их положении вслух.

— Нет. То, что мы вместе, кажется мне единственно правильным, — продолжал Маверик хриплым шепотом. — Мне не нравится другое: я вынужден тайком шнырять по дому среди ночи. Ведь я уже не мальчик!

— Прекрати! — хихикнула она.

— Только не говори, что тебе все равно.

— Разумеется, нет!

— Тогда позволь защитить твое честное имя.

Элиза укрылась одеялом и положила голову Маверику на плечо.

— Ты что, предлагаешь, чтобы мы… опять поженились?

Как ни соблазнительно его предложение, вряд ли у них что-нибудь получится.

— Предпочитаешь и дальше жить во грехе?

— Я… не знаю, — растерялась Элиза. Она целых тридцать лет прожила свободной. — Можно я подумаю?

— Да. — Он прикоснулся ногой к ее ноге. — Я люблю тебя, Элиза. И всегда любил.

Элиза верила, что Маверик в самом деле ее любит. Ну и что? Все равно ему нельзя доверять. Будь она сама любительницей азартных игр, она бы держала пари, что он, дай ему только возможность, снова вернется к игорному столу.

Маверик поцеловал ее в макушку.

— Днем мне звонил агент — насчет моей квартиры, — прошептал он.

После обеда он снова уехал, а вернулся почти через четыре часа. Он не сказал ей, куда поехал, но ведь он уже не в первый раз куда-то таинственно исчезал. Элиза держала свои подозрения при себе и предпочитала не знать, где пропадает бывший муж.

Но сейчас так тяжело молчать и ни о чем не спрашивать…

— Тебя долго не было, — заметила она.

— Ну да. А ты волновалась?

— А что, надо было?

— Я не играл.

Элиза закрыла глаза. В который раз ей ужасно хотелось поверить ему на слово. Она и раньше иногда предпочитала закрывать глаза на его похождения, потому что знать правду иногда очень горько. Оказывается, за долгие годы на самом деле он совсем не изменился — да и она тоже.