Книга Путешественник по Изнанке - Дмитрий Александрович Билик

мух. А я чуть не заорал от радости. Мол, вон оно как, работает!

Тут и Лихо принялась подниматься на ноги. Можно сказать, что все шло по четко задуманному плану. Если бы он, конечно, был. Но тут тучи будто развеялись и Судьба, цепко выискивающая меня, обнаружила своего падавана. И отсыпала сразу целую горку невезения.

Кощей еще раз мотнул головой, а потом словно пришел в себя. Поглядел прямо на меня и вытянул костяную руку. Все, на что меня хватило — лишь выставить перед собой остатки хиста.

А в следующее мгновение ударило куда-то в район груди и уши заложило так, что все окружающее стало восприниматься, словно в тумане. Будто на меня надели здоровенную броню, а потом со всей дури влупили кувалдой.

Я не сразу понял, почему еще жив и где нахожусь. Надо мной Скугга, лежу на спине, а где-то вдалеке еле слышимые звуки боя. Правда, после внимательного рассмотрения, оказалось, что схватка между кощеем и нечистью происходит всего шагах в тридцати.

А еще очень не понравился, как просел хист. Буквально на четверть. Наверное. именно из-за этого я и был до сих пор жив. Промысел ушел в импровизированный щит. Это, хорошо, конечно, однако еще пара таких попаданий, и я сам окочурюсь.

Лихо теперь изменила тактику. Все же по годкам она значительно превосходила Шуйского и опыта ей было не занимать. Нечисть мелькала то тут, то там, пытаясь раздергать защиту кощея. Тот же торопливо контратаковал, не понимая, что его стараются истощить.

Правда, не сказать, чтобы план Юнии работал на сто процентов. Пару раз Лихо ощутимо так прилетело. И надо отметить, что смотри я на это представление из партера, то так бы и не смог с точностью ответить, за кем останется победа. Вот только вся соль заключалась в том, что я здесь находился не в качестве зрителя.

Трудность была в другом — вернуться в бой. Потому что даже занять вертикальное положение удалось не сразу и с великим трудом. А потом я сделал несколько шагов, щупая в себе остатки хиста. Мда, не густо. Местного, того самого маслянистого, жирного промысла, оказалось всего ничего.

И что делать? Как всегда — экспериментировать. Раз уж я один из немногих рубежников, которого приняли оба мира, этим надо пользоваться. Я вновь создал в воздухе форму Теневого потока, только на сей раз вложил в него общий хист, не стараясь его разделять. Да, возможно, поток оказался не таким уж теневым, но разве есть разница?

Шуйский красноречиво утверждал, что нет. По крайней мере, он отмахивался по сторонам, как ослепленный светошумовой гранатой, источая остатки своего хиста. И подставился под удар Юнии.

Я никогда не видел прежде, как Лихо поглощает рубежника. Да что там, любого человека. Если честно, это походило даже на какое-то сексуализированное действие.

Сначала Юния жестко схватила Шуйского за руку. Тот почти ударил наотмашь, поэтому мне пришлось выкрутить и без того сильный выплеск хиста на максимум. А потом рубежник как-то неожиданно притих. И Лихо, эта несуразная старуха, нежно взяла его второй рукой, словно обнимая. Промысел кощея дергался, фонил, частично переходил в Юнию, тогда как рубежник застыл в странной позе. Словно чего-то ожидая. И спустя какое-то время — я понял, чего именно.

Лихо встала на цыпочки, поднимая свое изуродованное непропорциональное тело. Будто крохотная юная девушка, прижимающаяся к рослому могучему парню. И коснулась губ кощея. И мне даже показалось, что я увидел ее. Ту, которой Юния была когда-то. Тонкую маленькую красавицу, напоминающую собой цветущую иву. Обжигающую и притягивающую своей молодостью.

Поцелуй вышел робким. Лихо будто боялась спугнуть любовника напористостью. Вот только так было поначалу. С каждым новым мгновением нечисть все настойчивее настраивалась на ласки, поглощая хист. Не весь полностью, а лишь часть. Она напоминала обжору, который торопливо ел пирожные, роняя огромные куски и размазывая крем по лицу.

А затем Юния поглотила его полностью. Брызнула кровь от лопнувших в жадном поцелуе губ кощея, а Шуйский удивленно испустил последний вздох. Лихо же, отбросив тело несостоявшегося любовника, упала на землю, трясясь от удовольствия и нового рубца. Какая бы могущественная нечисть не была, но она убила самого кощея.

Зрелище оргазмирующей старухи, сказать честно, мне особого удовольствия не доставило. Я даже, когда порно смотрю, тэги другие выставляю. Единственное, для чего у меня хватило ума и фантазии — подбежать к нечисти и приложить к ней Трубку, загоняя обратно в артефакт. Где она и продолжила приходить в себя. А после я рухнул прямо там, возле трупа кощея, обдуваемый пронизывающим ветром Изнанки и полностью обессиленный.

Интерлюдия

Тимофей Валентинович Трепов ужасно не любил рисковать. Он искренне считал, что риск — это необходимость скорого залатывания дыр в плохом плане. Когда все идет так, как и задумано, как должно быть, не нужно быстро менять тактику и судорожно приспосабливаться к изменяющимся условиям.

К сожалению, кощей, которого за глаза многие звали Дедом и который этим прозвищем гордился, хоть и не подавал виду, знал, что гладко бывает только на бумаге. Даже в работе с умными людьми жизнь частенько вносит свои коррективы. А если вести дела с зазнавшимися выскочками, у которых еще и молоко на губах не обсохло, все может выйти очень плохо.

Вот говорили ему, что у Шуйских дурная кровь. Он же повелся на богатство фамилии и их влияние. Посчитал, что именно с Даниилом Созвездие шагнет к небывалой высоте. И надобно отметить, так по началу и было.

Разве не Шуйский нашел тропку к самой великой из реликвии, которую можно вообще представить? Разве не он помог Созвездию, прежде имевшему лишь смутное понимание, как вернуть былую силу, обрести новую цель?

Все он. Вот только чем выше взлетает птенец, тем больше тот отрывается от родительского гнезда. Чувствует себя всесильным созданием, у которого весь мир под крыльями, но еще не понимает, как дуют новые ветра и что молоденькие косточки не окрепли для долгого полета.

Иными словами, зарвался Шуйский. Он и раньше раздражал Деда своим высокомерием и гордыней. Но тут ничего не попишешь, первые триста лет у кощея — самые тяжелые. Это потом приходит мудрость, понимание, порой даже смирение. К тому же, княжеский род, пусть и не правящей ветви, тоже о многом говорит. У этих гонор в крови.

Надеялся Дед на благоразумие и мудрость, вот только годы пришли одни. Без оных. Данька, стервец, напротив, с возрастом становился лишь хуже. Будто убедился в том,