Книга Нерешенная задача - Елена Валентиновна Муравьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дора была умная женщина. Она видела всегда суть человека безошибочно. Когда Анни как супруга переступила порог этого дома, Дора успокоилась и обрадовалась. Глаза девушки были умные и глубокие. Такие люди никогда никого ни притесняют, ни унижают и свои порядки не навязывают. А значит измениться что-то к худшему не может. И сейчас она утвердительно кивнула в знак согласия головой и пошла готовить чай отпрыску знатного рода. Дверь Томаса находилась так же на втором этаже, только в другом пролете. И когда Дора шла назад с готовым чаем, Анни всыпала в него приличную дозу снотворного и сказала управляющей. — Дора, дорогая, так надо. Я сама со всем разберусь. Главное, чтобы он выпил. И чтобы дальне не происходило, вы не вмешивайтесь.
Прошло какое-то время, и когда Дора, забрав поднос из комнаты Томаса, возвращалась. Анни поинтересовалась, спит ли то-«недоразумение». И получив утвердительный ответ, пробралась к нему в комнату. Ей так везло в этом деле сегодня, потому что тот негодяй даже спал на животе, лицом вниз и его не пришлось переворачивать. Подправив его руки к перилам кровати, она крепко, крепко ремнями привязала его к разным железным балясинам кровати. То же самое сделала с ногами, но ремни сделала длиннее, чтобы тело не чувствовало натяжения. И теперь осталось только ждать. Анни вернулась к себе в комнату и засекла время. Она даже поспала немного, так как действие снотворного было рассчитано на шесть часов хорошего сна. Пробудившись, она вытянула розги из-под кровати и отправилась в комнату Томаса фон Махеля. За окном было темно, но забрезжил нежный рассвет. То «недоразумение» еще спало и требовалось чуть-чуть подождать. Анни даже потренировалась в воздухе махать розгами и звук, разрезаемого воздуха, издавая своеобразный хлопок, видимо, и пробудил спящего. Открыв глаза, он поводил взглядом впереди себя, пытаясь понять, откуда идет такой звук. Анни быстро приняла боевую позу и стала напротив. Это легко написать. Но сделать гораздо труднее, как и все в нашей жизни. От волнения краска прилила ей к лицу, и она в любой момент готова была отказаться от своего плана. Когда она стала чувствовать, что решительность её слабеет, она насильно стала прокручивать у себя в голове все некрасивые сцены с его участием, чтобы побольше разозлиться. Он дернул рукой, видимо для чего-то, может почесать себе нос или чтобы приподняться, но что-то жестко держало её в тугом кольце, не позволив сдвинутся даже на три сантиметра. Он машинально поднял ноги. Они приподнялись, но до какого-то уровня, а дальше какая-то сила заставила их упасть назад. Анни видела, как округляются от озадаченности его глаза, и он стал дергать руками в попытках изменить позу и не смог ничего сделать. Тут он почувствовал её присутствие и стал пристально всматриваться сквозь темноту, но уже с пробивающимся из окна лучом раннего света. Узнав, в темной фигуре, её, он удивился еще больше. Даже Анни показалось, как заскрипели извилины его мозга в попытках понять, что происходит. Он дернулся и в одну сторону, и в другую. Выругался и бессильно вернулся в исходное положение.
— Черт, подери, что происходит? — нервно спросил он. — И что ты сюда приперлась?
Она молчала, наблюдая за всеми его потугами высвободится и по лицу его читала, что к нему приходит само по себе осознание, что происходит сейчас. Он еще старательнее всмотрелся в её фигуру и разглядел в руках розги. Анни даже расставила ноги на ширине плеч, чтобы устойчивее стоять при взмахах розгами. И когда он окончательно уяснил себе что все это значит, он стал пытаться высвободиться еще сильнее, а Анни стало страшно, но отступать было уже поздно. Она стала произносить заранее заготовленные фразы и делала над собой усилие, чтобы они звучали как можно увереннее.
— Я начинаю воспитательный процесс. И предупреждаю тебя, что это только начало, если ты, хоть каким-нибудь словом в мой адрес, хоть каким-нибудь движением в мою сторону, заденешь меня впредь, то я придумаю для тебя наказание гораздо серьезнее. Я тогда, клянусь, что просто вылезу из своей шкуры, я потрачу на это все свое время, но я уговорю графа лишить тебя наследства.
Но, видимо, его злость и обрушившееся неожиданно состояние тупой оторопи, не дали ему расслышать её слов.
Он закричал на неё:
— Курица! Развяжи меня, идиотка, я убью тебя, можешь не сомневаться! Тупая голодранка! Развяжи я сказал! — Слова слетали с такой злостью, что Анни уже не надо было накачивать себя гневом, он возник сам собой. И в свой первый удар она вложила всю свою силу.
В темноте, она не видела на его спине появившейся красной полоски. Второй удар и он закричал еще больше, пытаясь вырваться. Это был мужчина и сила в руках была так или иначе. От его разъяренных рывков задергалась кровать, но балясины не дрогнули. Слава, Деве Марии! Кровати в те времена делались прочными. Она, удовлетворившись увиденным, стала раздавать удары быстро и сильно. Он извивался как мог, матерился, просто орал, изо рта на подушку текли слюни. Потом слезы от боли. А Анни вкладывала в каждый последующий удар весь свой накопившийся гнев, а потом к нему и приобщила весь свой стресс, накопленный за проработанное время в больнице. На каждом ударе, она чувствовала, как она очищается, от накопленного негатива! Он орал уже только одним сплошным матом, не пытаясь высвободиться. Только вздрагивая от каждого удара. И тогда придя к мысли, что нужно заканчивать, она решила произнести заключительные слова!
— Проси у меня прощения за все оскорбления, за все свое поведение и поклянись, что бросишь пить!
— Пошла ты! — только обреченно вырвалось у него. Он не подымал уже голову с кровати, только скрипел зубами от боли.
— Клянись, иначе я не остановлюсь, пока в моих руках будет сила! И еще хоть раз, только раз движение твое в мою сторону — я уже клянусь ты останешься ни с чем! Сам знаешь, ночная кукушка, дневную перекукует! Клянись!
— Пошла ты, сука! — огрызнулся он.
Тогда она стала изо всех сил стараться бить больнее. Размахивалась с большей амплитудой и напрягала руку до последнего. И стала чувствовать, что выдохлась сама, руки устали.
