Книга Наша жизнь с господином Гурджиевым - Фома де Гартман

жизнь расширялась до крайней интенсивности и духовности.

XX

Кухня

В общем, работа шла каждый день с шести утра до ужина, а потом в восемь вечера мы шли в Дом для занятий на движения. Старое фортепиано Плейеля, которое принадлежало мадам Лабори, теперь заменили на великолепный Бехштейн, стоящий с левой стороны сцены на маленькой платформе для большего объёма звука.

Приближалась Пасха; мы готовились к празднованию. Помимо всех живущих и работающих в Приоре, было приглашено много гостей. Поэтому, вдобавок ко всему, мы сконцентрировались на приготовлении куличей и пасхи.

Два человека замешивали руками тесто для куличей в большой ёмкости. Мы взяли ворот, потому что эта физическая работа была очень утомительна. Когда тесто скатали в ровный круглый ком двух с половиной футов в ширину и половину этого в высоту, его выложили на кухонный стол, чтобы продолжить месить, ещё не добавляя изюм и цукаты. Только потом появился г-н Гурджиев: «Что происходит? Это что, вымешивание теста? Месите его ногами! Снимайте обувь и взбирайтесь на стол!»

Уже приближался вечер. Мы целый день проработали на улице. Можете себе представить, что наши ноги были не первой чистоты. С тяжёлым сердцем, мы начали расшнуровывать ботинки…

Ситуация была спасена инициативой моей жены. Как только поднялся вопрос о непродуктивном вымешивании теста, она моментально поняла, что имел в виду г-н Гурджиев. Она незаметно выскользнула из помещения, бросилась на второй этаж к платяному шкафу и принесла чистые носки. Мы их надели, взобрались на стол и начали танцевать на тесте.

На следующее утро, когда тесто поднялось, кухонная бригада была озадачена тем, где они смогут выпечь так много куличей.

Г-н Гурджиев предложил использовать печи в бане. Это была Страстная пятница, и некоторые из нас работали на газоне перед замком. Я всё ещё помню мадам Островскую и её помощников, с куличами в металлических формах, проходящих мимо нас весёлой компанией прямо в баню…

Через несколько часов, та же компания медленно шла назад с печальными лицами. Я спросил: «Как там куличи?»

«Сгорели до углей. Нам нужно было сначала попробовать с одним, а мы все сразу положили в печь».

Эти две истории, про носки и выпечку, показывают, что никогда нельзя было слушать г-на Гурджиева некритично, в слепом подчинении. Что требовалось, так это сознательное выполнение порученного задания, самым лучшим из возможных способов. Для этого нам нужно было соображать, думать. Приказы подобного рода отдавались тоном строгого начальника или армейского генерала и всегда были наполнены убеждающим ароматом, с которым тоже нужно было бороться. Это были сложные моменты. Г-н Гурджиев мог, когда сталкивался с неповиновением, с предельной яростью кричать на тебя «Сволочь!». В то же самое время требовалось ничего не отвечать на это, не повышать голос, не показывать обиды, и никогда не держать злобы.

Каждый вечер после ужина все мы шли в Дом для занятий. Г-н Гурджиев ходил взад и вперёд по маленькой дорожке в середине зала и вдруг неожиданно сказал очень громким и злым голосом: «Теперь я вижу, куда идут мои миллионы… людям, которые не используют драгоценные овощи с огорода и позволяют им испортиться! Те, кто это делает, должны выйти на сцену и стоять там с раскинутыми руками полчаса!»

Можете себе представить, этими людьми были его жена и мадам Успенская! Они не использовали овощи, которые две англичанки, смотревшие за огородом, принесли на кухню для приготовления. Мы, русские, никогда не ели эти овощи, а отдавали их коровам. Одна из этих англичанок потрясенная этим, пошла к г-ну Гурджиеву и сказала ему, что это просто ужасно, когда пропадают прекрасные овощи.

Когда мы увидели, как мадам Островская и мадам Успенская вышли и встали на сцене с раскинутыми руками, англичанка подошла ко мне, с просьбой попросить г-на Гурджиева позволить ей встать на их место. Она была очень расстроена.

Это был пример того, как обращался г-н Гурджиев с теми, кто ябедничал по поводу других. Он никогда этого не позволял.

Летом 1923 года среди работ, организованных г-ном Гурджиевым, была расчистка леса в северо-восточном углу парка. Эта часть поместья была полностью дикой, настоящая чаща со столетними соснами и густыми колючими кустами; прошло много времени с тех пор, как здесь чистили подлесок, в отличие от остального парка.

Г-н Гурджиев решил, что на этом месте будет постоянный Дом для занятий, на этот раз огромного размера и построенный из кирпича. Мы расчищали пространство от колючих кустов, а потом начали срезать некоторые сосны, которые, вместе с другими деревьями, должны были использоваться как материалы для будущего здания. В этом принимали участие все, и мужчины и женщины. Мы узнали, как валить деревья в нужном направлении, как работать с топорами лесорубов, как распиливать в парах стволы деревьев поперечной двуручной пилой, и как в последний момент, когда дерево начнёт наклоняться, нужно отпрыгнуть, помня, что нижняя часть дерева может подпрыгнуть снова. Иногда неопытные люди подходили слишком близко и неожиданно получали сильный удар подпрыгнувшим стволом.

Пока одни валили деревья, другие обрезали ветки со стволов. Ветки собирались в кучи, как топливо на зиму. Стволы разрезались на брёвна, которые потом тоже складывались.

Брёвна всегда переносили двое мужчин. Вскоре я приобрёл некоторое мастерство в поднимании брёвен на плечо и ходьбе с ними. Однажды моим партнёром в этом деле был англичанин, доктор Джеймс Янг. Трюк состоял в том, чтобы поднять бревно и забросить его на плечи, а потом ритмично идти к месту назначения. Я подошёл к концу бревна для того, чтобы забросить его, как всегда, на правое плечо, и неожиданно заметил предчувствующий взгляд г-на Гурджиева, как будто бы он ожидал чего-то смешного. И этому была причина: в то же самое время мой партнёр, повернувшись к своему концу бревна, забросил его на левое плечо. Поэтому мы оказались спиной к спине, и когда пошли, бревно соскользнуло с наших плеч и упало на землю позади нас. Все засмеялись. Г-н Гурджиев никогда не комментировал такие ситуации, но я знаю, что среди смеха прошумело: «Где было ваше внимание?»

В середине лета оказалось, что главные по кухне – мадам Островская и мадам Успенская – устали и нуждаются в отдыхе. Г-н Гурджиев ухватился за жалобу, поступившую на них от кого-то и однажды вечером в Доме для занятий объявил, что эти два повара вообще нехороши, и он решил переложить ответственность за кухню на – из всех людей – меня!

Я