Книга Мир обретённый - Нил Шустерман

— Ух ты! — это всё, что смог сказать Майки. За всю свою бытность послесветом он всякое повидал, но стать свидетелем того, как переходит какое-то место, ему довелось впервые. Наконец он повернулся к Алли, готовый броситься в её объятия, но девушка по-прежнему не отрывала глаз от «джунглей» — она увидела то, чего не заметил Майки. Не все дети спаслись. Из только что перешедшего звездолёта выполз мальчик. Алли его сразу узнала. Это был тот самый белокурый пацанёнок, в которого вселялся Милос. Должно быть, Милос погрузил его в такой глубокий сон, что когда скинджекер покинул тело мальчика, тот так и остался лежать в туннеле. Он был там, когда на звездолёт обрушилась гибельная сталь.

— Один всегда остаётся... — послышался из-за спины Алли незнакомый голос. — Как бы ты ни старался, как бы ни хотел спасти всех, а один всегда остаётся...

В нескольких ярдах позади Майки стоял человек, одна часть которого, как показалось Алли, существовала в Междумире, а другая — в мире живых. Но прежде чем девушка смогла осмыслить то, что предстало её глазам, её внимание было привлечено кое-чем другим. Перед погибшим мальчиком открылся туннель, и он был совсем не похож на тот, из которого парнишка только что выбрался. В конце этого нового туннеля пылал ослепительно яркий свет.

И тут мимо ошеломлённой Алли пронёсся разъярённый Милос.

— Я не уйду отсюда с пустыми руками! — орал он на бегу.

Он рассчитывал накинуться на мальчика и выбить его из туннеля, тем самым оставив его в Междумире, но тут к Милосу метнулась какая-то коричневая тень и пригвоздила его к земле.

— Остановись! — сказал Ник, у которого от гнева шоколад стал чёрным, как дёготь. — Дай парнишке уйти!

В глазах белокурого мальчика отразился свет, а на лице появилась радостная улыбка. Он протянул к туннелю руку, ступил внутрь и... в следующую секунду они оба исчезли. Каков бы ни был конечный пункт назначения мальчика, он ушёл, и ничто ему больше не помешало.

Все словно дар речи потеряли. Стояла мёртвая тишина, если не считать шума, доносящегося из живого мира. Там скрежетали оседающие стальные балки, кричали оставшиеся в живых дети, звучали голоса взрослых, старающихся успокоить ребят, а где-то вдалеке завывали полицейские сирены.

Милос, заляпанный дегтярно-чёрным шоколадом, вырвался из хватки Ника и теперь обводил всех присутствующих ненавидящим взором. В его понимании, он был единственным, с кем судьба сегодня обошлась несправедливо. Он, Милос, жертва! Даже Лосяра предал его! Так и сидит в кабине крановщика, орёт благим матом, а всё потому, что Милос, видите ли, сбросил груз стальных балок! Хорошо у него хоть Хомяк остался, вон он идёт!

Хомяк остановился около своего начальника и тоже из солидарности стал обводить присутствующих ненавидящим взором. Но увидев Кларенса, застыл.

— Боже мой, Боже мой! — пролепетал Хомяк. — Ты знаешь, кто это?

— Знаю.

Милос слышал легенду о шрамодухе, но не верил, что такое действительно может существовать. Считал это чем-то вроде междумирной страшилки, годной лишь на то, чтобы пугать непослушных малышей-послесветов. И всё же вот он, шрамодух, как нельзя более реальный. Тут до Милоса дошло, кто привёл сюда это чудище. Он повернулся к Майки с выражением такого отвращения на лице, какого тот удостаивался лишь тогда, когда был монстром.

— Это ты привёл с собой шрамодуха?

— Шрамо-что? — спросило чудище. — Как ты меня назвал?

Майки смотрел Милосу прямо в глаза и улыбался.

— Конец убийствам, — сказал он и скрестил руки на груди. — Сдавайся, или от тебя и мокрого места не останется.

— Бежим, бежим! — завопил Хомяк. — Скинджеким кого-нибудь и рвём когти!

Но Милос не шелохнулся. Он думал о Мэри, о том, как она смело встречала трудности лицом к лицу, никогда не сдаваясь и не отступая. Если он намерен когда-нибудь стать в её глазах равным ей, он должен научиться этой стойкости, этому самообладанию. Может, тогда он обретёт такое же уважение, каким пользовалась Мэри. Может, тогда он почувствует себя достойным её.

— Мы сейчас уйдём, и тебе нас не остановить, — сказал Милос, заставляя себя бесстрашно смотреть в междумирный глаз страшилища. — Ты меня не запугаешь, злодей!

— Это я-то злодей? — поразился шрамодух. — Ты что, парень, сдурел? Я только что спас всех этих детей!

— Ты обрёк их! — закричал Милос. — Ты обрёк их на жизнь! Это я, я нёс им спасение. Мне одному Мэри доверила своё видение будущего мира. Мне! И я никому из вас не позволю разрушить её планы!

— Да что с тобой такое? — гаркнул в ответ шрамодух. — Это из-за тебя здесь вся эта катавасия?

И он сделал к Милосу шаг.

— Кларенс, постой! — вмешался Майки, но Кларенс закусил удила и никого не слушал.

Было бы легко сказать, что следующий поступок Милоса был продиктован эгоизмом и трусостью, но в том-то и дело, что в этот момент он думал не о себе. Его мысли были о Мэри и её детях. Если шрамодух дотронется до него, он, Милос, исчезнет, и кто тогда позаботится о послесветах? Лосяра? Хомяк? Да эти олухи в открытую дверь без поводыря пройти не могут! Без Милоса всё будет кончено. Великая мечта Мэри умрёт, и, проснувшись, Мэри останется совсем-совсем одна. Он, Милос, этого не допустит!

Поэтому, увидев кинувшегося к нему шрамодуха, он сделал шаг назад по диагонали, прикрывшись Хомяком, как король прикрывается пешкой.

— Не смей от меня прятаться! — загремел шрамодух. — Поговорим как мужики, если ты действительно мужик! — И он протянул руку, чтобы оттолкнуть Хомяка с дороги.

— Кларенс, нет! — крикнул Майки, но было поздно — старый пожарный уже вцепился Хомяку в плечо.

* * *

Хомяк был не из лучших обитателей Междумира, но утешал себя тем, что он и не из худших. Всё его существование было одним сплошным стыдобищем. Он перешёл в Междумир, упав с дерева, когда пытался подсматривать в окно за девочкой, не желавшей иметь с ним ничего общего. Когда он стал скинджекером, его вкусы ничуть не изменились — самым большим удовольствием для него оставалось подсматривать за жизнью других людей ради собственного развлечения. Умом Хомяк не отличался, и ему не было дела до добра и зла, правды и лжи; всё, что его заботило — это как бы благополучно пережить очередной день. Да, ещё он не прочь был от души посмеяться. Правда, в последнее время забав у них с Лосярой сильно поуменьшилось, поэтому Хомяк потихоньку начал убеждать приятеля, что пора им дёргать от Милоса. После сегодняшних событий они, скорее всего, так бы и поступили.

Но сегодня к Хомяку притронулся шрамодух.

Власть веры в Междумире огромна. Внешний вид, физическая сила — всё это определяется тем, во что послесвет верит; а ведь контролировать свои верования никто толком не может. Мы можем лгать самим себе, говоря, что верим в то-то и то-то; можем даже иногда убедить других в том, что это правда, надеясь при этом, что убедив кого-то, убедим себя. Войны зачастую начинаются не из-за того, во что верим мы сами, но из-за того, в чём мы хотим уверить других.