Книга Папаша Горемыка - Александр Дюма

На лице Юберты, казалось, застыла тихая улыбка; в руках у нее были увядшие цветы — тот самый букет, который она, как Офелия, собирала у реки, когда услышала голос Ришара.

Франсуа Гишар не мог оторвать взгляда от покойной, в то время как его лодку уносило течением; рыбак не замечал, что вслед за ним по берегу бежали люди, к которым вскоре присоединились крестьяне, работавшие в поле.

Отбросив мокрые волосы внучки, старик вытер ее перепачканное тиной лицо; он водил рукой по ее глазам, пытаясь их открыть, по ее губам, стараясь их закрыть; казалось, он воскрешал в памяти родные черты, которые любовь запечатлела в его душе.

Наконец, лодка с телом Юберты поравнялась с окраиной деревни — та самая лодка, в которой прошло детство утопленницы, в которой она провела восемнадцать лет, в которой она пела и смеялась.

Все не занятые делом жители Ла-Варенны бросили свои дела и сбежались на берег.

Франсуа Гишар причалил напротив своего дома.

Люди хотели помочь старику перенести туда внучку, но он отказался от предложенной помощи, не желая, чтобы кто-нибудь прикасался к дорогим его сердцу останкам.

Открывая дверь ногой, рыбак остановился и, прижавшись губами ко лбу внучки, которую он держал в руках, произнес:

— Теперь ты можешь покоиться на ложе, где умерли твои мать и бабка; ты заслужила это своими муками, бедное дитя!

Старик положил Юберту на кровать и запер за собой дверь.

Вечером Матьё-паромщик отважился зайти к рыбаку, чтобы узнать, не нужно ли еще чего-нибудь его старому другу.

Юберта лежала на широкой кровати под саржевым балдахином, освещенная небольшой лампадой, которая висела над ее головой.

Напротив сидел ее дед; он держал одну из холодных как лед рук внучки и напряженно, жадно вглядывался в посиневшее лицо покойной.

Старик поблагодарил Матьё и, поскольку тот продолжал настойчиво предлагать свою помощь, сказал:

— Да, окажи мне одну услугу. Сходи в Париж и расскажи господину Валентину о том, что случилось, а затем попроси его прийти завтра на похороны Юберты. Я уверен, что господин Валентин, как и я, скажет тебе за это спасибо.

Матьё, которому предстояло проделать туда и обратно девять льё, не стал возражать и немедленно ушел. Гонец вернулся около трех часов ночи и нерешительно сообщил папаше Горемыке, что, когда он пришел в Париж, гробовщики заколачивали гроб, в котором лежал г-н Валентин.

При этом Матьё добавил, что похороны должны были состояться на следующий день, в одиннадцать часов утра.

Казалось, папаша Горемыка не слушал слов паромщика, однако он услышал их, поскольку ответил:

— В тот же самый час, что Юберта! Бедные дети!

На следующий день, в половине одиннадцатого утра, траурная процессия двинулась в путь от хижины Франсуа Гишара. Старик сам положил Юберту в гроб и следовал за гробом до сен-морского кладбища, где покоились мать и бабушка девушки.

По дороге он не проронил ни единой слезинки и наблюдал за всем ходом погребения с мрачным спокойствием, наводившим ужас на немногочисленных соседей, которые его сопровождали.

По-видимому, глаза рыбака исчерпали весь запас своих слез; лишь его воспаленные веки были огненного цвета, как железо после кузнечного горна.

Когда комья земли застучали по крышке гроба с тем особенным звуком, который невозможно забыть, если услышишь его хотя бы раз, Матьё хотел увести своего старого друга.

— Еще рано, — возразил тот.

Старик подождал, пока могилу не засыпали.

Затем он преклонил колени и благоговейно поцеловал холмик, указывавший то место, где Юберта обрела вечный покой, и, повернувшись к собравшимся, сказал:

— Поистине, теперь вы можете звать меня папашей Горемыкой.

* * *

Следующей ночью обитатели прибрежных домов были разбужены неким зловещим светом, видневшимся посреди реки и озарявшим все ее течение. Все побежали на берег и увидели пылающую лодку Франсуа Гишара: рыбак собрал сети, верши и вентеря — одним словом, все свои снасти — и поджег их.

Этот костер из нитей и сухого дерева горел с такой силой, что нечего было и думать потушить его.

Соседи поспешили в хижину старика; дверь была закрыта только на щеколду, но в доме никого не было.

Люди не заметили, как Франсуа Гишар покинул Ла-Варенну, и больше никто и никогда его не видел. Что стало с ним? Куда он ушел? Где он умер? Это никому не известно!

Исчезновение старого рыбака развязало руки честолюбивому г-ну Батифолю. Как только большая вода спала, чеканщик обследовал русло реки и, обнаружив вентеря старика, которые тот не успел вытащить из-за своей жуткой находки, наконец, узнал, где расположены места, изобилующие рыбой.

С тех пор г-н Аттила Батифоль слывет самым искусным рыбаком на берегах Марны, от Шарантона до Ла-Кё, и соперники упрекают его в том, что он слишком возгордился своим успехом.

Что касается г-на Падлу, он, пребывая в неведении относительно участи папаши Горемыки, так и не решился завладеть вожделенным клочком земли, из-за которого он столь деятельно присоединился к триумвирату, так жестоко притеснявшему бедного старика.

Ришар некоторое время был мрачен и избегал людей, но мало-помалу утешился. Абсент тогда только что вошел в моду благодаря нашей африканской армии, убив в ней столько храбрецов, которых не брали ни пули, ни арабские ятаганы, и в употреблении этого напитка скульптору суждено было добиться самых блестящих успехов.

КОММЕНТАРИИ

Повесть «Папаша Горемыка» («Le Рёrе la Ruine»), посвященная злободневной в сер. XIX в. теме разрушительного влияния капиталистического города и городского быта на деревню, впервые публиковалась в газете «Век» («Le Siecle») с 21.03 по 04.05.1860 г.; первое ее отдельное издание во Франции: Paris, Michel Levy freres, I860, 12mo.

Время действия в ней — 1794, 1814-1817 и 1834-1835 гг.

Перевод ее был выполнен специально для настоящего Собрания сочинений по изданию: Paris, Michel Levy freres, 1864, 12mo — и по нему же была проведена сверка с оригиналом.

Это первое издание повести на русском языке.

163 … Прежде чем влиться у Шарантона в Сену, Марна вьется, изгибается и скручивается, словно змея … — Шарантон-ле-Пон — город к юго-востоку от Парижа при слиянии Сены (см. примеч. к с. 15) и Марны; в нем находился большой госпиталь для душевнобольных. Марна — река в Северной Франции, правый приток Сены; длина 525 км; в XIX в. место ее впадения в Сену лежало выше Парижа, а ныне, когда город разросся, оно оказалось в его черте; судоходна, соединена каналами с бассейнами Рейна и Соны.

… подобная стыдливой наяде … — Наяды — в античной мифологии нимфы рек и ручьев.