Книга Глубже - Робин Йорк

не нужно ехать в Патнем.

Мне никогда не нужно было этого делать.

Уезжая в колледж, я сказал себе, что делаю это для Фрэнки и мамы, но я мог бы лучше заботиться о них, если бы остался здесь. Поступил бы в общественный колледж. Присматривал за Фрэнки, не пускал моего отца в тот трейлер.

Я поехал в Патнем, потому что мне этого хотелось.

Я хотел знать, кем бы я мог быть, если бы не был привязан к этому месту. Чего я мог бы добиться самостоятельно.

«Все, что угодно», — сказала бы мне Кэролайн. «— Ты можешь сделать все, что угодно».

Она в это верит.

Кэролайн никогда не могла понять, насколько эгоистичной может быть подобная мысль. Как я эгоистичен из-за того, что уехал и собираюсь уехать снова, когда знаю, как здесь обстоят дела.

Фрэнки улыбается мне, тяжело дыша, ее ключицы выглядывают из выреза рубашки, нижняя губа потрескалась, зубы немного великоваты для ее лица.

У нее черные круги под глазами, длинные серьги свисают почти до плеч.

Ей девять лет.

Ей нужен кто-то, кто установит границы, отправит ее в постель, скажет, чтобы она повесила трубку и умылась.

Ей нужно, чтобы я заставлял ее делать домашнюю работу и управлять мамой, которая может сойти за порядочного родителя только в том случае, если рядом есть кто-то, кто заставит ее работать над этим.

Она нуждается во мне.

Во мне вспыхивает негодование, темное и ядовитое.

Хотел бы я знать, как ее вернуть. Если бы я знал, как перестать беспокоиться стать таким же, как мой отец, тогда я мог бы поехать в Патнем и остаться там. Отправлять Фрэнки лишь открытку на ее день рождения.

Я мог бы превратить себя в Уэста для Кэролайн, с широкими горизонтами и бесконечными возможностями.

— Я буду скучать по тебе, — говорит моя сестра.

Сжав кулаки, я вынужден закрыть глаза.

Я бы не оставил тебя здесь, если бы мог.

Я бы хотел забрать ее. Я хотел.

Но я открываю глаза, открываю рот и говорю ей:

— Я тоже буду скучать по тебе. Я буду дома через несколько месяцев. Тогда я отвезу тебя куда-нибудь. Может быть, в Портленде.

— В самом деле? А как насчет Сан-Франциско? Кейша говорит, что там водятся морские львы, и там есть магазин, где продаются все виды шоколада. Вот куда мы должны поехать.

— Да, я думаю, мы могли бы поехать в Сан-Франциско. Может быть, по дороге отправимся в поход. Посмотрим на секвойи.

— В поход? Ни за что. Кемпинг-отстой.

— Когда ты была в походе?

— Я знаю об этом! Ты спишь в палатке и не принимаешь душ, а на твою голову падают пауки. Нет, спасибо.

Я тоже никогда не был в походе. Но кто возьмет ее, если не я?

— Мы могли бы развести костер. Сделать сморсы. Мы нашли бы место, где можно остановиться и принять душ.

— Костер — это хорошо, — говорит она. — И душ. И тебе пришлось бы убить всех пауков.

— Я могу с этим справиться.

Со всем, с чем нужно справить — с пауками, кошмарами, домашними заданиями, отцами, — я справлюсь.

Какой у меня есть выбор?

Я встаю.

— Обними меня на прощание.

Она встает и обнимает меня.

Я целую ее в макушку. У нее мягкие волосы. Пахнут ванилью, и вся обида во мне уходит, смывается, как будто ее никогда и не было.

Мы вместе идем по подъездной дорожке. Она болтает о Сан-Франциско.

Она наблюдает за мной с дороги. Машет всякий раз, когда я оборачиваюсь.

Она принадлежит мне. Я ничего не могу с этим поделать.

До города пять километров, но мне везет, и я ловлю попутку с одним из соседей Бо за рулем.

Я смотрю в пассажирское окно на пейзаж, белый и желтый, бежевый и коричневый, на открытое и безгранично голубое небо.

Это не похоже на Айову. Это похоже на меня. Эти цвета, из которых я сделан, грязь этого места в моих костях, ил вокруг моего сердца.

Я не могу продолжать быть двумя людьми. Часы идут, мое время почти истекло, и я не позволю себе водить Кэролайн за нос, не позволю ей думать, что я какой-то другой парень, какая-то версия себя из Айовы, когда это не так. Я не могу быть таким.

Я принадлежу Фрэнки.

Я не могу быть с Фрэнки и с Кэролайн. Я бы хотел, но нет смысла желать.

Каждый раз, когда я целовал Кэролайн, я притягивал ее все глубже. Все глубже и глубже, пока я не вернулся домой, взяв ее образ с собой.

«— Которая симпатичная», — сказал я матери.

Я сидел на диване Бо в темноте и сказал Кэролайн: «— Я хочу быть внутри тебя. Я хочу, чтобы ты была здесь.»

Но я притворялся. Нет такого мира, в котором были бы Фрэнки, моя мама и Кэролайн, и все они принадлежали бы мне.

Я все испортил. Вот к чему все это сводится. Отвратительный гребаный беспорядок. Кэролайн во мне, и теперь я должен вырезать ее.

Глава 7

ЯНВАРЬ

Кэролайн

Зимние каникулы тянулись бесконечно. Я спала допоздна и прохаживалась по дому в тапочках. Весь остальной мир работал, работал продуктивно, но мне нечего было делать.

Я сыграла шесть миллионов раз в «Сапера», так что… да, я даже не знаю. Очевидно, что есть игры и получше. Я не могу заставить себя посвятить себя чему-то, что включало бы более одного уровня или какую-то сложную стратегию.

Быть дома было невыносимо. Рождество на Карибах вымотало меня. Приходилось так много улыбаться. Говорить о своих занятиях, друзьях, интересах и никогда не упоминать Уэста или пекарню, Нейта или фотографии, ничего из этого.

Хранить секреты — это утомительно. Когда вся твоя жизнь превращается в тайну, что тогда?

Я рассказала отцу о регби. Ему не нравилась мысль о том, что я буду заниматься этим видом спорта

— Тебе надо играть в гольф, — сказал он.

— Папа, я ненавижу гольф.

— Что плохого в гольфе?

Гольф навел меня на мысль о Уэсте. Он работающий на поле для гольфа, вручающий кому-нибудь клюшку номер девять. Он водящий гольф-кар и носящий что-то вроде униформы — накрахмаленную рубашку поло, шорты цвета хаки.

Я углубилась в Гугл-карты, ища поля для гольфа в Орегоне, пытаясь угадать, на каком из них работал он.

Пришли мои оценки. Две пятерки, две пятерки с минусом. Папа повесил их на холодильник.

Он спросил, собираюсь ли я встретиться с Нейтом, и