Книга Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.) - Алексей Александрович Гольденвейзер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выселят… Ограбят на обыске… Мобилизуют… Обложат какой-нибудь повинностью… Закроют магазины и ничего нельзя будет достать… Потащат на какие-нибудь работы… С завтрашнего дня не будет света… Истекает срок на обмен таких-то удостоверений…
Кругом выселяли, обыскивали, тащили на работы…
Материально жилось скверно, и было ясно, что не может не становиться все хуже и хуже. Жили изо дня в день, — во всех смыслах. С чувством облегчения ложились вечером в постель, сознавая, что, по крайней мере, сегодняшние неприятности закончились. С волнением шли на каждый звонок и были рады, если оказывалось, что звонили в нашу дверь по ошибке. Прислушивались ко всякому шороху на лестнице — не к нам ли…
Ходили по мертвым улицам города, смотрели на кошмарно-однообразные вывески «КЕПО № такой-то», на изможденные и тупые лица прохожих. Читали расклеенные по стенам газеты, сообщавшим о революции в Лиссабоне и о победе на каком-нибудь вновь изобретенном фронте…
Мы задыхались. И вокруг нас задыхались. Все — близкие и далекие.
Европа, Запад представлялись обетованной землей…
* * *
27 июля 1921 года мы снова провели ночь на вокзале; снова, как полтора года назад, в вагоне железнодорожника.
Утром вагон двинулся, но на этот раз уже не для маневрирования. Он увез нас из Киева.
Надолго. Надеюсь, что не навсегда.
Апрель 1922.
А.А.Гольденвейзер
БЕГСТВО[152]
(июль-октябрь 1921 г.)[153]
I. На путях к границе.
Тяга на волю. — Способы проезда к границе. — Подготовка к путешествию. — Таинственные исчезновения. — Мой уговор с железнодорожником. — Путевые впечатления. — Быт «протекционного вагона». — В пограничном местечке: типы, нравы, занятия и настроения. — Контрабанда. — Ночная поездка по лесу. — У роковой черты.
Нелегальные отъезды за границу стали в Киеве сравнительно частым явлением начиная с осени 1920 года. К этому времени упрочение большевиков сделалось для всех очевидным, а надежды на интервенцию пали. И вот все, кому советский режим был невмоготу, стали спасаться, кто как мог, за собственный страх и риск.
Кто уезжал за границу? Уезжали все те, кто теперь составляет разношерстные кадры русской эмиграции. Бегство отнюдь не носило классового характера. Жизнь стала невыносимой — и в моральном, и в материальном отношении — для громадного большинства городского населения. И всякий, кто имел малейшую возможность — уезжал, а кто этой возможности не имел, — мечтал об отъезде за границу.
На этой мечте сходились люди самых различных кругов, социальных положений и политических убеждений. Один бежал от политических преследований, другой — от материальной нужды, третий — от невозможности приложить свои силы. Один и тот же гнёт душил всех — от меньшевика до монархиста, от интеллигентного пролетария до разоренного миллионера.
Людям умственного труда жилось во многих отношениях несравненно тяжелее, чем представителям торгово-промышленной буржуазии, хотя гнев коммунистов был направлен главным образом против последних. Интеллигенция была более уязвима, ее горе глубже, ее разочарование трагичнее. И труднее давалось ей приспособление к новому строю, для чего приходилось профанировать свое самое святое и направлять свою умственную работу в новые, насильственно навязанные формы.
С другой стороны, «бывшие буржуи» в большей степени, чем интеллигенция, подвергались личной опасности. На них с особой силой сыпались обыски, аресты, принудительные работы и прочие напасти и скорпионы.
И, в результате, тех и других объединяла мысль об отъезде как об единственном оставшемся пути избавления.
Случаи выезда становились все чаще и чаще. Всю зиму 1920-1921 гг. в Киеве только и говорили об отъездах и попытках отъезда — прошлых, настоящих и будущих. И во всех случаях, когда принято обмениваться добрыми пожеланиями, желали друг другу только одно: уехать, не быть больше здесь, оказаться скоро там…»
Город пустел.
* * *
До заключения осенью 1920 г. перемирия с поляками бегство могло происходить только путем перехода через фронт. Однако такого рода экспедиции представляли значительную опасность и были поэтому многим не по вкусу. Впоследствии, когда боевые действия затихли, определились два направления, по которым открывалась возможность отъезда. Первое из этих направлений шло через Бессарабию, ставшую составной частью Румынского королевства. Второй маршрут лежал через Польшу; установленная по окончании войны граница Польского государства проходила через бывшую Волынскую губернию, и некоторые её городки и местечки стали излюбленными местами для переправы.
Переход через самую границу, как говорили, особых трудностей не представлял; и все помыслы невольных эмигрантов были направлены прежде всего на то, как добраться из Киева до намеченного пограничного пункта. Ведь на каждое передвижение по железной дороге требовался пропуск, выдаваемый «Особым отделом Чека». Получение же пропуска в пограничную полосу было связано со специальными трудностями.
Для получения пропуска на любую станцию было необходимо иметь служебную командировку от какого-либо советского учреждения. Когда, летом 1921 г., мне понадобилось съездить по своему личному делу в Москву, я должен был заручиться командировкой от одного, — существовавшего главным образом на бумаге, — учреждения, носившего название «Бюро промышленных разведок». В полученной мною бумаге была очень подробно расписана важность промышленных разведок для советского государства и важность моей поездки в Москву для промышленных разведок. Простояв несколько дней в очереди, я получил тогда из Особого отдела пропуск в Москву.
Но с выездом к границе дело обстояло далеко не так просто. «Особый отдел весьма настораживался, как только вопрос касался пропуска в город, подозрительно близкий к западной границе. Начинались упорные расспросы о цели поездки и чаще всего в выдаче пропуска отказывали. При этом нередко как лицо, хлопотавшее о пропуске, так и учреждение, выдавшее командировку, брались под подозрение, и дело кончалось худо.
Но к счастью взятка издавна служит у нас вернейшей гарантией гражданских вольностей, и благодаря взятке не существует препятствий, которых невозможно было бы преодолеть. В конце концов, после нескольких месяцев практики, выработался целый ряд способов переезда в пограничные пункты.
Операции с фиктивными командировками не всегда сходили благополучно, и поэтому многие не останавливались перед тем, чтобы добыть себе командировки настоящие. Для этого нужно было поступить на службу в какое-нибудь учреждение, имеющее связь с пограничной полосой, а затем добиваться перевода на новую должность куда-нибудь поближе к границе. Конечно, приходилось запастись изрядным терпением, так как тотчас по поступлении на службу такие переводы не давались; кроме того, было необходимо до известной степени заслужить доверие у своего начальства. Все это было и продолжительно,
