Книга Первые бои добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Умолк рассказчик-есаул. Все терпеливо ждали продолжения его рассказа… дальше. Немного помолчав, он снова продолжал:
– Затем пошли бои уже на Дону. И вновь сражались добровольцы вместе с казаками. Дон защищали, мечтали и о спасении России…
Сначала было очень тяжело нам всем, силен был слишком враг. Потом… пошли вперед. Поход нам на Москву объявлен был. И вдруг… все мы, защитники России, «белые войска», не выдержали натиска врага бесчисленного – «красных войск»… И… покатились… все назад… назад… Все к морю Черному пришли. В Крым переехали не все войска. Немного задержались там, опять борясь с большевиками. И в ноябре (в начале) года двадцатого оставили родную землю, уехав за границу на кораблях военных.
Всех белых русских разбросала судьба по свету. И между ними только случайно можно встретить чернецовцев-партизан, еще оставшихся в живых после боев в России. И сорок с лишним лет уже прошло с борьбы начала с коммунизмом мировым. А кажется, как будто бы все это было лишь вчера… – сказал рассказчик. – Пройдут еще года. Воспоминанья все казаться сказкой будут. Быть может, песни будут петь о всех героях этих. Быть может, и былины сложат о всем хорошем и большом, красивом и великом деле, что было свершено в борьбе Добра со Злом.
Печально головой своей поник рассказчик, воспоминанья сражений прошлых и походов переживая. Затем закончил так он свой рассказ:
– Хоть нелегка всем белым русским жизнь на чужбине, но знаем все мы, что будет снова время, придет оно, когда опять все будем на Дону, в России. Когда услышим вновь колокольный звон незабываемый и радостный. Пасхальный звон услышим.
И скажут чернецовцы на Дону всем казакам: «Христос воскрес! Воскресли Правда и Любовь! Воскресли Дон и все Казачество. Россия вся воскресла. И с нею русский весь народ воскрес!»
В. Терентьев[65]
Поиски погибшего орудия под Глубокой[66]
Будучи окруженным казаками Голубова под Глубокой с отрядом полковника Чернецова и вырвавшись из него с группой конных, подполковник Миончинский благополучно достиг Каменской.
Утром следующего дня он приказал штабс-капитану Князеву отправиться на поиски брошенного накануне орудия. Капитан Князев сам был в окружении и получил рану в голову. С забинтованной головой и неотдохнувший, капитан Князев принужден был отправиться на поиски. С ним были назначены ехать: юнкер Лисенко, бывший тоже в окружении и, как предполагалось, помнящий местность, где шел бой, и трое юнкеров-ездовых, из оставшихся в Каменской с орудием штабс-капитана Шперлинга.
С уносами поехали Беляев Александр[67], Терентьев и с корнем Кислицын[68]. Корни – серый Шлагбаум и гнедой Ластик – были исключительно сильные лошади, но они, как и все остальные кони, за поход к Глубокой и бой были не кормлены, не поены и совершенно замучены. Теперь им, отдохнувшим, надлежало опять идти.
Я знал от участников боя, что орудие со сломанным дышлом было сброшено в овраг и, падая, запуталось в крупном кустарнике. Принимая во внимание это положение орудия, полную измотанность лошадей и что нас всего пять человек, я про себя решил, что если мы и найдем орудие, то все равно его не вытащим и не вывезем, а всего вернее, попадем в руки казаков или красногвардейцев. Был серый, холодный и ветреный день. Стыли руки и ноги. Проездив часов пять по пересеченной местности, мы ничего не нашли и никого не встретили.
Коням надо было дать отдохнуть, напоить и покормить, но ни воды, ни корму взять было негде. Ни капитан Князев, ни Лисенко местности не узнавали, а к виднеющимся вдалеке хуторам капитан Князев не хотел подъезжать. Немного отдохнув и промерзнув, пустились опять на поиски. Дорог нет, холмы, овраги… Хоть кони выбились из сил, но мы продолжали поиски, пока не смерклось. За это время встретили одного конного казака и на добром расстоянии с ним разминулись.
За сумерками пришла сразу ночь, да такая темная, что не видно было руки, поднесенной к глазам. Капитан Князев сказал, что надо ехать в Каменскую. В том положении, как мы стояли, далеко влево на небе было видно отражение зарева. Мы решили, что это отсвет фонарей Каменской, и взяли на него направление. Лошади отказывались идти, мы не видели, а порой и не слышали друг друга, а посему все время перекликались. Скоро Кислицын перестал откликаться, а потом Беляев, и в конце концов остался я один.
Лошади не хотят идти, темень – хоть глаза выколи, повсюду ямы и какие-то канавы. Все же я продолжал ехать. Вдруг услышал шум идущего поезда. Что это был за поезд, черт его знает, но я взял направление на этот шум, решив, что по рельсам мне будет направление налево. Ехал до тех пор, пока кони не отказались идти вперед. Спешился, щупаю ногой: обрыв. Стали спускаться, железнодорожная выемка и внизу полотно. Тяну коней, не идут. Наконец, одна за другой, лошади решились, двинулись, оборвались и покатились вместе с землей, и я следом за ними. Обошлось для всех благополучно.
Мое направление налево, справа сажень в сто огонек. Оставил коней, пошел на него. Подкрался к окошку, за столом – видно сидят четверо в пулеметных лентах. Скорее назад к лошадям. Скандал, если есть часовой. Не знаю, был ли это разъезд или просто будка сторожа. Поехал вперед. Лошади цепляются за шпалы. Подручную тяну на длинном поводу за подседельной. Слава Богу… Все тихо, никого нет.
Тучи разорвались, и вывернулась луна. Стало видно путь. Еду и оглядываюсь все время назад, мне кажется, что задняя лошадь стоит, так сильно тянет поводом меня с седла назад. Нет, кое-как идет.
Уже мерещится железнодорожный мост через Донец. Вдруг – «Стой!» – и из кустов, с обеих сторон, выходят люди… с винтовками. Офицеры Каменской дружины. Сейчас спать. Бужу в вагоне Михайлова и сдаю ему его коней. Часа через полтора приехал благополучно Беляев. На рассвете вернулся на Шлагбауме Кислицын.
Ластик не выдержал и ночью пал. Утром вернулись конный Князев и пеший Лисенко. Его конь тоже пал, и он шел пешком рядом с Князевым. Как встретил подполковник Миончинский капитана
