Книга Надвигающийся шторм - Кайла Стоун

в коридоре.

Его палец напрягся на спусковом крючке.

Глава 45

Мика

Никогда в жизни Мика не испытывал такой клаустрофобии. Стены из металлических листов сомкнулись над ним в темноте. Воздух внутри был спертым и грязным. Пыль забила ему горло и щипала ноздри. Маска так плотно прижималась к его носу и рту, что дышать стало почти невозможно. Он постоянно подавлял в себе желание чихнуть.

Углы воздуховодов оказались острыми, как лезвия бритвы. Старые порезы на ладонях и пальцах смешивались с несколькими свежими, и все они горели от боли. Он уже порезал предплечье и правое бедро, когда пробирался за угол.

Все вокруг было черным. Он не мог видеть ни над собой, ни позади, ни впереди себя. Никак не получалось выкинуть из головы образ крыс, снующих по его рукам. Хотя это была система воздуховодов вентиляции и кондиционирования воздуха, а не канализация. И все же от прикосновения пылевых клещей по его коже пробегали мурашки.

Мика протискивался вперед, опираясь на локти. Руками он крепко сжимал гладкий металл дрона. Очки сползали на нос, но он никак не мог их поправить.

Два налево. Направо. Налево. Почти каждый раз, когда он двигался, то непременно ударялся коленом или плечом о металлические стены. И вздрагивал от раздающегося звука, прикусив внутреннюю сторону щеки. Если террористы услышат его, весь план пойдет прахом. Шнайдер заверил, что, поскольку он не ползет прямо над мостиком, несколько стуков и ударов окажутся заглушены. Наверное.

Страх пробирал Мику до костей. Но пути назад не осталось. «Лучший путь найти выход — всегда идти напрямик». Он повторял в голове строчку Роберта Фроста, в то время как его сердце учащенно билось. Мика с трудом одолел последний левый поворот, согнув свое тело в извилистую, запутанную L-образную фигуру, его живот и бедра ударились об острый угол. Он зацепился рубашкой, и боль пронзила кожу над пупком.

Воздуховод наполнили звуки. Послышались крики людей. Один из голосов Мика узнал так же ясно, как свое собственное лицо в зеркале. Габриэль.

Но ведь брат не мог быть здесь. Он должен находиться в океанариуме с Амелией, в безопасности от всех этих смертей, разрушений и хаоса. Ледяной озноб прокатился по его телу, пронзая до костей.

Мика закрыл глаза. Попадет ли Габриэль под перекрестный огонь? Имеет ли это значение? Может ли он рискнуть жизнью брата, чтобы спасти всех остальных? Есть ли у него вообще выбор?

Он не мог примирить этого жесткого, озлобленного Габриэля с братом, который раз за разом спасал его от хулиганов, обнимал Мику в тот день в ховер-парке, когда ему распороли плечо. С тем Габриэлем, который сидел на его кровати и гладил волосы, когда Мика заболел пневмонией. С Габриэлем, который таскал ему апельсины и шоколадки, даже когда у них не водилось денег. Его брат. Его семья. Единственная настоящая семья, которая у него есть.

Габриэль, возможно, погибнет через несколько секунд после того, как Мика выпустит дрон. Мика никогда не сможет сказать все то, что хотел ему сказать. «Как ты мог? Прости меня, я люблю тебя и так будет всегда», — и все это на одном дыхании.

Еще больше криков.

Хлопок выстрела.

Это не имело значения. Это не могло иметь значения. Все хорошее в Габриэле затмил один отвратительный поступок. Не важно, сколько раз Габриэль защищал его в прошлом, Мика не мог защитить его сейчас. Важнее спасти невинные жизни. Так и должно быть. Он не мог ценить жизнь своего брата дороже многих других. Слишком много жизней поставлено на карту. Это правильно.

На Мику нахлынуло горькое сожаление, но он его подавил. Он не мог позволить себе почувствовать ошеломляющую боль, не сейчас. Все это придет позже. Если он выживет.

Мика втянул в себя воздух, и пыль сильнее забила ему горло.

Почти на месте. Он вспомнил сложные чертежи системы отопления, вентиляции и кондиционирования воздуха, пытаясь определить свое местоположение. Проползти пять футов за поворот. Дальше нельзя, иначе он рискует быть изрешеченным пулями, как рыба, застрявшая в металлической бочке.

Тусклый свет проникал через вентиляционное отверстие в двух ярдах перед ним. Мика едва различал очертания дрона, который держал в руках. Нащупав выключатель, он активировал его, как велел Джерико.

Шквал пуль пробил воздуховод в двух метрах перед ним. Мика замер. Снизу донеслись крики. Время вышло. Он должен действовать. В памяти всплыли слова матери. «Будь хорошим. Будь храбрым».

Мика прошептал молитву, отпустив дрон и слегка подтолкнув его. Дрон бесшумно полетел, зависнув в нескольких дюймах над воздуховодом. Приземлившись на решетку, дрон щелкнул и издал тихое шипение.

На мостик повалил едкий дым. Начался хаос.

Мика закрыл глаза. Когда звуки выстрелов заполнили уши, его разум повторял одно и то же слово снова и снова.

«Всегда».

Глава 46

Амелия

Кейн тащил Амелию за волосы по длинному коридору. Он открыл дверь и втолкнул ее внутрь. Она увидела конференц-зал с большим столом и офисными стульями, гостиную с диванами из парчи, большой голоэкран на дальней стене. Каюта капитана.

Кейн втолкнул ее в другой узкий дверной проем. Спальня.

Выбив из рук клатч, он швырнул ее на старомодную кровать. Амелия сильно ударилась головой о матрас. Кейн навалился на нее, дыша в лицо смрадом табака и дергая за инкрустированные драгоценными камнями бретельки платья.

В глазах помутилось. Бежевые потолочные плитки над ней переливались розовыми, желтыми, белыми оттенками. В животе забурчало, и ее затошнило. Мигрень. Приступ мигрени в самый неподходящий момент. Или, может быть, наоборот, очень вовремя. Все самое ужасное обрушилось на Амелию разом, как страшное наказание за каждый грех, который она когда-либо совершала.

Она собиралась умереть. Не от пули. Гораздо хуже. Этот человек желал причинить ей боль. Ему нравилось ее мучить. А когда Кейн закончит с этим, он намерен сделать ей еще больнее. Она чувствовала его запах, пот, напряженность тела, то, как он пожирал ее страх своими злобными гадючьими глазами.

Время замедлилось. Она видела все. Деревянные столбики кровати. Хлипкие занавески над французскими дверями на веранду. Черные пуговицы его мундира, одной из них не хватало. Кейн навис над ней, поры на его коже расширились, жилы выделялись на шее, эта ужасная, злобная улыбка.

Амелия все чувствовала. Ворсистую ткань пледа, трущуюся о ее спину. Его руки, как гигантские пауки на ее плечах, ногах. А ее мозг горел, пульсировал, бился, метался. Все ее тело дрожало, сотрясаясь от боли, ужаса и отвращения.

Она осталась одна. Брошена. Никто не придет ей на помощь. Она стала всего лишь инструментом, пешкой, которую