Книга Катилинарии. Пеплум. Топливо - Амели Нотомб

Даниель садится, он напряжен, двигается как автомат. Профессор садится на стул, на котором сидела Марина.

А ведь она невзначай задала мне вечный вопрос, ваша ненаглядная. Обычно его формулируют немного иначе: «Какую книгу вы бы взяли с собой на необитаемый остров?» Такая постановка вопроса всегда казалась мне глупой, ибо это абсурд: если бы преподавателям университетов полагалось путешествие на необитаемый остров, я бы об этом знал. Но тот же вопрос, если задать его наоборот, становится основополагающим: какие книги вам было бы не жаль уничтожить? Если бы не война, мне это никогда не пришло бы в голову. А не будь Стерпениха, какого автора я выбрал бы в первую очередь?

Даниель. Берем за основу вашу библиотеку?

Профессор. Да: она представляет собой, в сущности, библиотеку Честного Человека, вдобавок революционно настроенного… может быть. Так что бы выбрали вы?

Даниель встает и прохаживается, глядя на книжные полки.

Даниель. Задача не из легких. Вот, пожалуй, возьмем «Мобильное зло», я всегда считал, что это худшая книга Фостоли. Но она необходима для понимания всего его творчества. (Берет книгу с полки и открывает.) Ну вот, я прочел первую страницу и уже не уверен, что она так уж плоха. Может быть, повлияла мысль, что я должен ее уничтожить.

Профессор. Вы неисправимо сентиментальны. Все в точности как с вашими августовскими разрывами. Каждый год в конце июля вы находите тысячу достоинств у девушки, которую месяцем раньше едва терпели. А дело-то в близком расставании, эта перспектива застит вам глаза, ничего больше. Так что не будем поддаваться чувствительности, я принимаю ваше первое предложение: «Мобильное зло» Фостоли. Неплохой выбор.

Даниель. Мне кажется, будто я сдаю экзамен.

Профессор. Весьма своеобразный экзамен! Экзамен по аутодафе! Я ваш профессор аутодафе, голубчик, я заведую кафедрой аутодафе в…

Вбегает М а р и н а, прижимая к груди книги.

Марина. Даниель! Студенческий городок разрушен! (Обессиленно застывает у двери. Профессор и Даниель вскакивают.)

Даниель. Ты там была?

Марина. Я как раз подходила. Мне теперь негде жить.

Профессор. Что ж! Будете жить здесь, со мной и Даниелем. Это облегчит вам жизнь.

Марина (испуганно смотрит на Даниеля). Правда?

Профессор. Ну конечно. Это называется уплотнение, одна из любимых социальных мер нашего довоенного правительства.

Марина. Ты не против, Даниель?

Профессор. Это еще что за новости? Разве задают такие вопросы мужчине? И потом, спрашивать надо не у него, а у меня: война – не война, а я в этом доме хозяин. Имейте в виду, я принимаю вас у себя не как возлюбленную Даниеля, но как жертву войны.

Марина (жалобно). Если тебе неприятно, Даниель, я уйду.

Профессор (закатывая глаза). Это же надо быть такой гусыней!

Даниель. Нет, что ты, Марина, я счастлив, что ты будешь жить со мной.

Профессор. Лопух! Хоть бы попытался воспользоваться ситуацией!

Марина (метнув в него дерзкий взгляд). А вы не иначе сами намерены ею воспользоваться?

Профессор. С ума сойти! Как она глупа, когда разговаривает со своим любовником, и какой лисой становится со мной.

Даниель (смеется и обнимает Марину). Делайте выводы, профессор, они очевидны.

Профессор. Да. Вы будете спать в одной кровати с Даниелем, детка, а она односпальная.

Марина. Вот и отлично! Вдвоем теплее.

Профессор. Вы слышали, Даниель, она любит не вас, а температуру вашего тела.

Марина (высвобождается из объятий Даниеля и подходит к профессору). Профессор, не будем же мы воевать между собой, правда? Хватит нам той войны, что бушует снаружи.

Профессор (смотрит на нее с насмешливой улыбкой). Я согласен заключить мир при одном условии: вы вернете мне Стерпениха.

Марина (поколебавшись, протягивает ему книги). Хорошо.

Профессор берет книги.

Профессор. Это мое право, и я никому не уступлю удовольствия бросить в огонь этого зануду! (Идет к печке.)

Действие второе

Та же комната. Половина книжных полок опустела. Закутанная М а р и н а одна сидит на стуле и с озадаченным видом листает книгу. Входит п р о ф е с с о р. Его пальто и меховая шапка в снегу.

Профессор (снимая шапку и пальто). Подумать только, а ведь в детстве я любил снег! (Переодевается в висящее у двери старье. Марина продолжает читать. Он смотрит на нее.) Прелести домашнего очага: женщина читает, поджидая мужчину. Прибавить бы вам килограммов двадцать, и посмотреть на вас было бы приятно, Марина. (Она по-прежнему не поднимает головы.) Женщине полагается встать и приветствовать мужчину счастливым возгласом.

Марина (как будто только что заметив присутствие профессора). Вы что-то сказали, профессор?

Профессор. Так, ничего, мысли вслух. (Садится на другой стул. Видно, что ненастье его вымотало.) Что вы читаете, голубушка?

Марина (не глядя на него). «Броню пророка».

Профессор. Сорлова? Ай да умница! Я поражен вашей тягой к культуре.

Марина. Вы смеетесь надо мной?

Профессор. Никоим образом. Когда у отощавшей и озябшей девушки хватает сил, невзирая на бомбежки, постигать сложного автора – это достойно восхищения, без дураков.

Марина (наконец поднимает на него взгляд, кротко). Я не постигаю сложного автора, профессор. Знаете, что я делаю? Медленно, дотошно вчитываюсь в каждую фразу и на каждой фразе задаю себе вопрос: «Хоть что-нибудь в этом подлежащем, в этом сказуемом, определении, дополнении, обстоятельстве стоит жаркого пламени в печке? Вправду ли глубокий смысл этой фразы (или отсутствие такового) нужнее мне для жизни, чем лишний градус тепла в комнате?» Вот, слушайте, я прочту вам любую строчку наугад: «Как давно в тишине не мерещилось ему столько опасностей». Мне не к чему придраться в этой фразе, я даже понимаю, в чем ее глубина, но почему, спрашиваю я, эта подозрительная тишина должна быть дороже минуты тепла?

Профессор. Вы прекрасно знаете, что фраза, вырванная из контекста, не представляет интереса.

Марина. Пожалуйста, я готова поместить ее в контекст: Эмиль долго выслушивал жалобы матери, потом помог ей снова лечь в постель, а сам сел рядом, с газетой, ожидая, пока бедняга уснет. Мне понятно это чувство бессилия перед страданиями матери, понятно, почему в тишине ему мерещатся опасности. Но, повторяю, мне непонятно, почему это стоит дороже, чем лишняя минута тепла.