Книга Айседора: Портрет женщины и актрисы - Фредерика Блейер

сильное предчувствие смерти: «…однажды перед выступлением я написала письмо, которое следовало «открыть в случае моей смерти», в нем содержалось мое завещание…»3

Будучи в России, она написала письма без даты архитектору Луи Сью из санкт-петербургского отеля «Астория». Она подружилась со Сью во время подготовки к строительству ее театра. Он был свидетелем ужасной ссоры между Зингером, Батаем и Айседорой. И хотя она привела к краху проекта театра, в котором он был весьма заинтересован, Сью и Айседора остались близкими друзьями.

Она писала:

«Дорогой друг,

спасибо за ваше теплое письмо. Я здесь очень несчастна, очень одинока при температуре десять градусов ниже нуля.

Огромный «успех», но это не означает счастье!

Я очень много работала и страшно устала. Я уезжаю завтра, после заключительного концерта, в Берлин, где выступаю 10, 12, 14 марта, а потом надеюсь вернуться в Париж! Какое счастье, что я увижу Патрика и Дидру, я так соскучилась по дому.

Я живу здесь как монахиня, за исключением моментов экзальтации и экстаза, все очень грустно. Парис в Египте и не отвечает на мои письма.

Я пытаюсь организовать три прощальных выступления в «Трокадеро» перед отъездом в Северную Америку, потому что здесь очень холодно, нет ни тепла, ни духов, ни любви. Я страшно одинока. Когда же снова придет весна? Моя душа сохнет.

До свидания, иссушенная Айседора.

Передайте привет нашим друзьям, если увидите, и особенно Полю Пуаре»4.

Она немного успокоилась, когда встретилась со своими детьми в Берлине, куда они приехали с шотландской гувернанткой. Все вместе они отправились назад в Париж, в дом Айседоры.

Дидре в этот момент было уже шесть с половиной лет, а Патрику около трех. Айседора была связана со своими детьми не только узами крови, но и узами искусства. С самых ранних лет они выказывали недюжинные способности в музыке и танцах, и Айседора наблюдала за их ростом и развитием с удовлетворением художника, равно как и матери, гордой их красотой, умом и любящими сердцами.

Однако даже в счастливой обстановке своего дома она продолжала страдать ужасными видениями. «Каждую ночь, входя в свою студию, я видела трех летающих черных птиц. Я была так напугана этими галлюцинациями, что обратилась к доктору Р. Б. Он сказал, что это нервы, и дал успокаивающее»5. Ее гость, недавно обращенный в католическую веру, был очень взволнован ее рассказом об этих постоянных галлюцинациях. Он тайком прошел в детскую комнату и окрестил малышей. Этим гостем был лорд Альфред Дуглас, друг Оскара Уайльда6.

Последовав совету доктора отдохнуть за городом, Айседора отвезла детей и гувернантку в Версаль. Смена обстановки оказала желаемый эффект. После ночи, проведенной там, она проснулась с ощущением свежести и счастья. Ее настроение еще улучшилось, когда на следующий день позвонил вернувшийся в Париж Зингер и пригласил ее с детьми на ленч в городе. Ленч прошел прекрасно. Зингер был очень рад увидеть своего маленького сына и Дидру. Все прежние недоразумения были забыты, и бывшие любовники принялись с воодушевлением строить планы на будущее. После ленча они расстались — она отправилась на репетицию, он — в Салон юмористов, а Дидра, Патрик и гувернантка поехали назад в Версаль. На обратной дороге их автомобиль заглох, и шофер Поль Морверан7 вышел, чтобы проверить мотор. Внезапно он услышал, как мотор завелся, и тяжелый автомобиль стал задом катиться по направлению к Сене. Шофер бросился к дверце, но не смог открыть ее — ручка выскользнула из пальцев. Машина накренилась и вместе с тремя пассажирами сползла в реку.

У места, где машина погрузилась в воду, тут же собралась небольшая толпа, привлеченная криками шофера. Двое мужчин пытались открыть дверцу машины, но она не поддавалась из-за хлынувшей внутрь воды. Некий мистер Сайер хотел было нырнуть в Сену, чтобы попытаться освободить пассажиров, но был остановлен полицией. Когда машину наконец подняли из реки, оба ребенка и их гувернантка, Анни Сим, были мертвы.

Страшная обязанность сообщить об этом Айседоре легла на Зингера8. Она не плакала. Те, кто был рядом с ней, говорили, что она лишь стремилась облегчить их горе, успокаивая Зингера, свою сестру и братьев, доктора, который не мог воскресить детей, и друзей, пришедших выразить ей соболезнования. Ее друзья чем могли пытались услужить ей. Гастон Колметт, издатель «Ле Фигаро», использовал все свое влияние, чтобы ей разрешили получить тела детей из морга. Студенты Высшей школы изящных искусств выразили свое сочувствие, покрыв деревья и кусты в ее саду белыми цветами. Скульптор Поль Бурдель со слезами на глазах бросился на колени перед Айседорой: «Она посмотрела на меня, как могла бы посмотреть Богоматерь. Весь день к ней приходили разные люди, и она, казалось, пыталась их всех утешить… Она находилась в каком-то невероятно возвышенном состоянии, как будто на нее снизошел истинный смысл сострадания, и она жалела весь мир. Честно говоря, те, кто видел Айседору в тот момент, поняли, каким великим существом она была»9.

Несмотря на свое горе, она не забыла походатайствовать перед прокурором за несчастного шофера, которого задержала полиция. «Он — отец, и я должна знать, что он вернулся в семью, тогда только я смогу в какой-то степени успокоиться»10.

Это состояние возбуждения поддерживало ее в течение всей церемонии похорон (по несчастной случайности ее впустили в подвал крематория, и три гроба сжигали у нее на глазах) и во время ее последующего посещения Зингера в больнице. «Лоэнгрин заболел немедленно после трагедии и попал в больницу доктора Дуайена… Айседора, стоя у его изголовья, пыталась в присущей ей мягкой манере успокоить его»".

После похорон граф Гарри Кесслер, который являлся покровителем Крэга в Германии, а в то время был в Париже, написал Крэгу:

«В студии Айседоры состоялась самая трогательная церемония, на какой я когда-либо бывал. Ничего, кроме изысканной музыки Грига. Потом отрывок из Моцарта, в котором, казалось, были слышны легкие детские шаги по мягкой траве и цветам, и, наконец, траурная, бесконечно трогательная мелодия Баха. Я думал, что у меня разорвется сердце. Бедняжка Айседора держалась безукоризненно. Она молилась, стоя на коленях на балконе, отгороженная своими братьями и сестрой. Потом гробы пронесли через сад, усыпанный белыми маргаритками и жасмином, и поставили на белые катафалки, запряженные белыми лошадями. Все безупречно с точки зрения вкуса и строгости, и ее брат сказал мне, что она прекрасно держится, и другие, видевшие ее все это время, подтвердили, что она просто героиня — успокаивала остальных, говоря: «Смерти нет». Все в Париже тронуты до