Книга Пари на любовь - Анастасия Князева

Подобная откровенность с самим собой не была ему в новинку. Последние недели эти мысли не давали мужчине покоя. Он, снова и снова, бередил свою старые раны, будто боль от утраты Дианы, от этого, станет меньше. Глупец! Он сам разрушил собственное счастье. Снова...

— В ногах правды нет, Кассианидес, — до его затуманенного сознания донёсся голос Костаса. — Присядь, поговорим нормально.

Адамиди говорил негромко, без особых видимых эмоций, но, при этом, ему, невольно, хотелось повиноваться. Подобное чувство не понравилось ему. Ставрос не привык исполнять ни чьи указания, даже собственные родители не позволяли себе разговаривать с ним в подобном тоне...

Но, мужчине не оставалось ничего, кроме как проглотить, нанесенную ему, обиду и повиноваться. Сейчас, не время и не место выяснять отношения с Костасом. А, если принимать во внимание тот факт, что он — отец Дианы, Ставрос, раз и навсегда, потерял право воевать и конкурировать с этим человеком.

— Я, если честно, — начал он, заняв место за большим письменным столом, — не совсем понимаю, зачем ты меня вызвал. Помнится, в нашу последнюю встречу, ты и твоя охрана, наглядно, дали мне понять, чтобы я держался подальше от своей жены, — в тоне Ставроса сквозил яд, от которого он, никак не мог избавиться. Он еще не забыл, как его унизили, вышвырнув с приёма, как грязную дворняжку. Синяк от удара Костаса рассосался, лишь, недавно.

— А ты готов так легко сдаться? — встречный вопрос Адамиди был воплощением его внутреннего голоса, который твердил ему это, начиная с того вечера. — Тебя не волнует тот факт, что моя дочь беременна и носит под сердцем твоего ребенка? — Костас, специально, сделал ударение на слове «твоего», выделив его голосом. Он знал, как важно для любого греческого мужчины продолжение рода и рождение детей. — Я не верю, что ты готов снова потерять возможность стать отцом...

Это был удар ниже пояса. Они оба поняли весь смысл сказанных слов. Объяснения были излишни. В комнате повисло тяжёлое молчание.

Воспоминания безудержным вихрем накрыли Ставроса, затягивая его в пучину боли и отчаяния, вырваться из которой было уже невозможно. Он, словно, вновь оказался там, раздавленный, уничтоженный и... никому ненужный...

— Агапи! Агапи, нет! — собственный истошный крик звучал настолько громко, что он не слышал даже воя сирен, приближающихся автомобилей. Мужчина не видел ничего, кроме окровавленного тела любимой, которая смотрела на него своими прекрасными голубыми глазами, в которых угасали последние капли жизни. — Не смей умирать! Ты не можешь оставить меня... Нет... Вы нужны мне, — слезы капали по лицу Староста, испещеренному мелкими царапинами, из которых сочилась алая кровь. Соленая вода, попадая в открытые раны, вызывали жжение и боль, но её невозможно было сравнить с той, что разъедала и уничтожала его изнутри.

Дрожащие руки парня накрыли живот любимой, в безумной надежде, что их сын еще там. Ужас, медленно, прокрадывался в его сердце, сжимая его в свои холодные оковы.

— Я... — слабый, едва слышимый, голос Агапи, с трудом, пробился сквозь бесконечный рой мыслей, — люблю... — она задыхалась. Девушка чувствовала приближение своего конца, но не хотела уходить так, не прощаясь. Боль давно затмила разум, сводя с ума, она боролась из последних сил. Жалкая попытка поднять руку и коснуться, в последний раз, щеки любимого, отняла у нее последние силы... Жизнь покинула тело... Маленькая ручка, безвольно, упала на холодный асфальт. Её глаза закрылись...

— Ставрос! Черт, парень, посмотри на меня, — Костас, не на шутку, испугался. Он видел, как гримаса отчаяния исказила лицо собеседника, и пожалел о собственных словах. Эта история была слишком хорошо известна в Афинах, но он, и представить не мог, какая огромная боль таится за всей напускной непоколебимостью Ставроса.

«Он, до сих пор, любит свою погибшую жену», — подумал он и невольно зауважал Кассианидеса еще больше. Он всегда был достойным конкурентом, интересным оппонентом в спорах и сильным, волевым человеком, но, сейчас, Костас увидел, как они похожи... Раны, нанесённые им жизнью, были слишком похожи, даже идентичны...

— Я не могу их забыть, — неожиданно для себя, заговорил Ставрос. Он не знал, почему рассказывает это Адамиди. Не понимал, что именно послужило толчком к подобному роду, откровений, но слова лились сами собой. — Это невозможно! Её лицо, голос, даже, запах преследуют меня... Агапи стала частью моей жизни, она — мое прошлое, мои мечты, которые я похоронил вместе с ней... Костас, я не могу пережить это вновь!

Отчаянный крик, идущий из глубин мужского сердца невозможно сравнить ни с чем. От этой боли нет лекарства, её невозможно забыть, от нее нельзя избавиться...

С минуту, они, молча, изучали лица друг друга. Впервые, Ставрос видел сочувствие в глазах могущественного грека. И, это не было маской. Адамиди смотрел на него как человек, в душе которого живет отражение его собственного отчаяния. Это было невероятно!

— Моя любимая оставила меня много лет назад, — уронив сильные руки на стол, вдруг, заговорил тот. — Эвелин была для меня всем, — воспоминания о той, чей образ он бережно хранил в мыслях и сердце, заставили волевое лицо смягчиться, на губах Костаса появилась слабая улыбка. — Я мечтал, что мы всегда будем вместе. Готов был бросить весь мир и отказаться от собственного имени, лишь бы быть с ней, любить её и быть любимым лучшей женщиной на планете...

— Я... — голос Ставроса дрогнул, — я не знал...

Костас ответил ему грустной улыбкой и тяжёлым вздохом, будто говоря: «Об этом не знал никто. Я открываю эту тайну для тебя. Ради твоего счастья».

— Она ушла, когда в газетах начали писать о моей помолвке с Мэйей Вассилиадис. Эвелин решила, что я лгал ей и, — на секунду, мужчина замолчал. Говорить становилось все тяжелее, — никогда, не любил её... Она, даже, не сказала мне, что беременна, — Костас почувствовал, что начинает чувствовать прежнюю боль. На глаза навернулись слёзы, сердце защемило. Резко вскочив на ноги, мужчина отвернулся к окну. — Эвелин умерла, рожая мне дочь. Понимаешь?! В то время, пока я пытался угодить своей семье и заставить себя полюбить собственную жену, моя Эвелин боролась за жизнь... Я никогда не прощу себе этого! Никогда не перестану чувствовать эту пустоту в груди!

На некоторое время, им, снова, нечего было сказать. Слова утонули в тишине, потеряв всякий смысл. Пока Ставрос пытался подобрать достойные, которые не будут пустым звуком и обыкновенной формальностью, Костас собирался с мыслями. Ему нужно было продолжать, ради Дианы. Ради счастья своей дочери он сделает все и, даже, больше!

— Судьба дала тебе второй шанс, — наконец, поборов внутреннее сопротивление, начал Адамиди, взглянув на Ставроса. — Диана стала той, что полюбила тебя всем сердцем и душой. Она подарила тебе всю себя, даже, несмотря на тот ужас, что ты с ней сделал, — крупицы злости заплясали в глазах Костаса, выдавая его желания сломать обидчику дочери нос. — Разве, моя девочка не заслужила твоей любви? Она не достойна того, чтобы быть счастливой?