Книга Сердце, которое мы не знаем. История важнейших открытий и будущее лечения сердечно-сосудистых заболеваний - Хайдер Варрайч

Жизнь и карьера Форсмана пошли и вовсе под откос, когда в 1931 г. он вступил в нацистскую партию и стал – по крайней мере по собственному признанию – невольным инструментом для проведения жутких нацистских экспериментов и экзекуций. Следующие два с лишним десятилетия он погружался все дальше на дно, пока вдруг в 1956 г. ему не позвонили на домашний телефон. Сам он был в этот момент в пабе и, когда жена сказала, что кто-то его искал, не придал этому большого значения. И только придя на следующий день на работу, он узнал, по какому поводу ему звонили: он получил Нобелевскую премию по медицине[299].

С тех пор как Форсман расстался со своей детской мечтой стать кардиологом, в этой области медицины, без его ведома, произошли грандиозные изменения, во многом вдохновленные тем его единственным рентгеновским снимком с мочевым катетером в вене руки. Появились два важных новшества: во-первых, были изобретены катетеры, способные измерять давление в сосудах и сердце, что давало очень полезную информацию о работе сердца; во-вторых, через катетеры научились вводить красители, которые позволяли увидеть структуры сердца и кровеносные сосуды на рентгене. Давнишняя мечта разглядеть сердце – эту неутомимую трудолюбивую пчелку – во всех деталях и при этом не покалечить и не убить его обладателя наконец сбылась.

Впрочем, одна составляющая сердца по-прежнему оставалась недоступной. Андре Курнан, переехавший в США французский врач, который разделил Нобелевскую премию с Форсманом, заявил, что почти все животные, которым в коронарные артерии вводили контрастную жидкость, погибли[300]. Так что, хотя теперь кардиологи могли вводить контрастную жидкость в левый желудочек, в аорту и другие крупные структуры сердца, они старались держаться как можно дальше от коронарных артерий. И получалось, что едва ли не самая важная часть сердца, та зона, где образовываются и разрываются самые коварные атеросклеротические бляшки, оставалась тайной. Но если первая катетеризация сердца была смелой выходкой одного дурня, то первая успешная коронарная ангиограмма (визуализация коронарных артерий) произошла из-за другого частого явления в истории науки – удачной ошибки.

Если Вернер Форсман был аномалией в истории науки – интерном, который замахнулся на немыслимое, добился успеха и больше не сделал ничего выдающегося за всю оставшуюся жизнь, – то Ф. Мейсон Сонс относился к тому же типу, что и многие знаменитые ученые, по стопам которых он шел. Одержимый исследователь, из-за своего стремления все контролировать категорически неспособный разделять с кем-либо полномочия, он получил прозвище Буревестник кардиологии[301]. Сонс работал в Кливлендской клинике, где начал первым использовать метод катетеризации сердца. Однако даже самым талантливым ученым бывает нужен счастливый случай.

28 октября 1958 г. Сонс должен был ввести краситель в аорту молодого человека и одновременно сделать рентгеновские снимки. Но в момент ввода красителя катетер выскочил прямо в правую коронарную артерию пациента и выплеснул все контрастное вещество туда. На экране рентгеновского аппарата тотчас появилось отчетливое изображение этой артерии во всю ее длину. «Мы убили его!» – заорал Сонс и бросился за скальпелем, ожидая, что у пациента сейчас начнется фибрилляция желудочков и придется вскрывать грудную клетку для проведения прямого массажа сердца. Но у пациента не возникла фибрилляция желудочков – его сердце вообще перестало биться. Пациент был все еще в сознании, и Сонсу хватило хладнокровия и здравого смысла попросить его кашлянуть, из-за чего его сердце забилось снова, и инцидент был исчерпан.

Сонс был потрясен, но осознавал всю серьезность того, что произошло. Он опросил коллег, которые тоже вводили по неосторожности краситель в коронарные артерии пациентов, но их истории были одна страшнее другой. Однако Сонс был полон решимости выяснить, как это можно сделать без последствий, поскольку понимал: если удастся увидеть, что творится в коронарных артериях, это будет эпохальным прорывом – хотя даже он не мог предвидеть всех возможностей, которые тогда откроются. Спустя годы он написал в одном письме: «С немалым страхом и трепетом мы начали программу по достижению своей цели». Вместо 40–50 куб. см контрастного вещества, которые он вводил в аорту, Сонс стал использовать гораздо меньшие дозы, которые в достаточной мере заполняли и делали коронарные артерии видимыми на рентгенограммах, но при этом не вызывали остановку сердца.

Коронарная ангиография сразу обеспечила такое глубокое понимание сердечно-сосудистых заболеваний, о котором раньше можно было лишь мечтать. Внезапно стало возможным не только визуализировать атеросклероз в коронарных артериях, который проявлялся в виде наростов на внутренней поверхности сосудов, сужающих их просвет, но и следить за изменениями, происходящими в этих бляшках. Кроме того, коронарная ангиография, которая, хотя в значительной мере позволила вытеснить из практики АКШ, дала тем не менее возможность проводить кардиохирургические вмешательства по-настоящему эффективно. До ее появления главным способом лечения стенокардии была так называемая операция Вайнберга, при которой левая внутренняя грудная артерия (ЛВГА) вшивалась непосредственно в мышечную стенку сердца[302]. Считалось, что это спровоцирует рост маленьких кровеносных сосудов, которые будут поставлять кислород в больное сердце. Однако коронарные ангиограммы Сонса показали, что, думая, будто формирование таких дополнительных сосудов возможно, врачи лишь выдавали желаемое за действительное. Отказ от операции Вайнберга расчистил путь современному АКШ, при котором ЛВГА и сосудистые трансплантаты вшиваются непосредственно в коронарные артерии за теми участками, где, по данным ангиограммы, наблюдается особенно сильное сужение. Однако самому Сонсу пришлось дорого заплатить за эти достижения: он не мог уделять семье достаточно времени, в итоге развелся и стал еще «более раздражительным»[303].

Но хотя ангиография коронарных артерий позволила ставить диагнозы и качественно проводить АКШ, кардиологи чувствовали себя бесполезными: да, они умели теперь делать отличные снимки, но все равно не могли толком помочь своим пациентам. Под конец своей карьеры Мейсон Сонс посетил презентацию немецкого врача Андреаса Грюнцига на ежегодной конференции Американской кардиологической ассоциации в 1977 г. В своей кухонной раковине Грюнциг смастерил приспособление, с помощью которого можно было делать то, о чем всегда мечтал Сонс: не только обнаруживать атеросклероз, но и устранять его последствия. Когда презентация Грюнцига закончилась, Сонс подбежал поздравить его со слезами радости на щеках. Приняв эстафету от одного немца, он передал ее другому. Изобретение Грюнцига не было ни случайностью, ни интуитивным озарением – это был результат долгих лет тщательного планирования и фанатичного стремления к своей цели.