Книга Господин Чичиков - Ярослав Веров

Зашли в дом. Паляницын указал на диван в гостиной и распорядился:

– Посиди.

А сам пошел одеваться. Мотузко вздохнул и принялся распаковывать иконы. Распаковал, поставил на спинку дивана. Отреставрированные иконы резко пахли свежим лаком. Вынул из сумки и бутылку коньяка «Хеннесси» в красивой коробке. Положил на журнальный стол. Некоторое время постоял, переводя взгляд с икон на коньяк. «Эдак и коньяк пропадет и иконы станут в убыток». Еще раз вздохнул и вернулся на диван.

– Привет, Ваня. – В зал по ступенькам спускалась жена Паляницына.

– Привет, Людок, – как можно более небрежно ответил Мотузко, окинув с удовольствием взглядом стройную фигуру в джинсовых шортах и облегающей футболке с надписью, тянущей на мировоззрение – «хочу в Америку». – Чего это Славик как собакой укушенный?

– А, – небрежно махнула рукой Людок. – Он всегда такой. Пройдет. Ух ты, какие красивые, – заметила она иконы. – Настоящие?

– Обижаешь, Людок, – заулыбался Мотузко.

– Дорогие?

– Ну, это как посмотреть. Через десять лет будут стоить в три раза больше.

– А сейчас сколько стоят?

– По тысяче.

– Не наших?

– А то.

– Угу. Ты посиди, а то мне надо в парикмахерскую собираться.

– Не вопрос, – сказал Мотузко, а сам подумал: «Сборы в парикмахерскую – это, конечно, великое дело. Мучается, наверное, с ней Лаврентий. Следить надо, чтобы не загуляла. Ничего, Лаврентий следить любит, урод».

Мотузко пришлось еще ждать минут десять, пока не появился освеженный бритьем, одеколоном, в наглаженной рубашке и таких же отутюженных брюках Паляницына. Он улыбался своей обычной, обманчиво добродушной улыбкой.

– Ага, коньячок принес. Напоить вздумал?

– Все-таки, Славик, ты псих, – Мотузко решил атаковать. – Ребят помянуть надо. Вчера ведь только похоронили.

– А я и забыл. Да, пока живы, всем нужны, а помрешь – никто не вспомнит. Давай я тебе скажу, кто тебя послал. Голова наш, Игнат Матвеевич. Потому что ты простак, по крайней мере, таковым прикидываешься. Так почем иконы, говоришь?

– Э… По штуке. Это XIX век. На золоте.

– Я на тебя зла не держу. Все же как-никак приятельствуем. Новых приятелей заводить поздно, старых теряем. Хоть ты и собака, да кто ж нынче не гавкает? Давай помянем ребят. Погибли ни за грош.

Паляницын поставил на стол два граненых стакана.

– Наливай по полной. И запомни – поминают нашей, русской водкой, а не дешевым курвуазье.

– Не дешевый он вовсе, – с обидой произнес Мотузко. – И не «Курвуазье».

– Я это фигурально. На такую вот дешевку нас всех и покупают. Ну, давай. Царствие им там небесное.

Выпили. Мотузко покраснел, глаза заслезились: все-таки целый стакан коньяка осушить. Паляницын же лишь крякнул и принялся торговаться. Он долго рассматривал иконы. Вертел и так, и эдак, пробовал ногтем ковчеги, стучал по доске, долго принюхивался.

– Церковью пахнет. Уперли откуда?

– Да лак это. Вчера только крыли. Акрил-фисташковый, специально для икон. Ты его с ладаном спутал. Ладан не так пахнет.

– Знаю, что не так. По пятьсот баксов забрал бы. Это кто нарисован?

– Э-э… Да какая тебе разница, кто нарисован? По пятьсот не пойдет. Тебе как другу могу отдать по себестоимости, без навара. Давай полторушку за обе и по рукам.

Паляницын еще долго измывался над приятелем, задавал дурацкие на взгляд прокурора вопросы, вроде, правда, что вешать икону следует только на восточную стену, или, что энергетика может быть плохая, если у плохих людей в доме висела. Потом ушел в угол залы, открыл там сейф и долго в нем ковырялся и шуршал.

– Вот, тысячу наскреб. Больше нету. А, вот еще полтинник. Бери тысячу пятьдесят и сверх нее вот чего.

Паляницын бросил на стол деньги и сверху положил бумаги.

– Ты же за этим пришел? Что тебе Игнат посулил?

– Э-э… городского прокурора.

– Что ж, я не против. Бери, пока добрый.

– Ты это серьезно?

Паляницын кивнул. Мотузко открыл было рот, чтобы сказать: «Ну, тогда бери иконы просто так», – но тут же передумал, все-таки по двести баксов заплатил, плюс стольник за реставрацию. И сказал:

– Да полтинника не надо.

Паляницын улыбнулся уже совсем по-доброму.

– Вот когда не жадный, на человека похож. Вот, что я тебе посоветую тогда. Ты эти бумаги отксерь. Один экземпляр отдай Игнату, а второй – Трубостроеву. Только так, чтобы они об этом не знали. В смысле, друг о друге. Жалко мне тебя, убьют как Гришу со Шкурой.

– Как убьют? Их не убили, они же пьяные… Ах ты, мать твою. Значит, грохнули? – Мотузко внимательно следил за выражением лица Паляницына. Взгляд сделался тем самым, прицеливающимся, настоящим взглядом Мотузко. – Это что ж, Славик, такое за совпадение? Оба Чичикову товар продали и обоих на цугундер?

– А ты как думал. Про Чичикова тебе Игнат сказал? Не должен был.

– Не сказал, но пробивал, знаю я его или как. На рамсы разводил, шакал. Но я, ты же знаешь, подставы чую. Я когда надо – товарищ Дерево.

– Это ты правильно действуешь. Может, еще поживешь.

– А что Хозяин? – Мотузко почувствовал момент некой доверительности со стороны Паляницына и решил пробить и эту тему.

– А ничего. У него теперь тоже есть эти бумаги. Можешь так и доложить обоим – Паляницын сказал. Давай еще по одной. За здоровье. Или как там? – он кивнул на иконы. – За здравие.

Загородная база футбольного клуба «Забойщик» в поселке «Пруды» была гордостю не только президента клуба, но и всего города, да и всей страны. До утренней тренировки оставался еще час. Тимофей Онищук сидел на берегу пруда в компании полузащитника Клыкова. У обоих в руках были удочки с инерционными катушками. Рядом стояли два голубых пластмассовых ведра. В одном плескалась рыба. На дне второго тихо шептались раки. Ветер шевелил камыши.

– Колись, Тимоха, – лениво произнест Клыков, – на какой допинг подсел?

– Молчи, алканавт, – отвечал капитан футбольного клуба «Забойщик». – Водки меньше пей и по ночным клубам меньше шарься. И все у тебя получится.

– Не гони, Тимоха. Как ты в лиге играть собираешься? Там допинг-контроль. Он, понятно, выборочный. А ну как влетишь?

– Не боись. Не влечу. Нет никакого допинга.

«Говори, говори», – подумал Клыков.

Сзади бесшумно ступая по траве, подошел президент клуба Ибрагимов. Покашлял. Клыков обернулся и неуклюже вскочил. Онищук остался сидеть.

– Ну, как клев?

– Замечательный, – ответил Клыков. – И краснопер, и карась. Раки вон.