Книга Теоретик. Храм из хрусталя - Владимир Корн

Несколько минут лихорадочной стрельбы, когда главное было не угодить в пленников.

Своевременная помощь Яниса с Ирмой – два или три врага из тех, что находились на нашем берегу, пытались скрыться, и все было закончено.

Какое-то время мы по-прежнему таились в зарослях, пытаясь выявить недобитков. Глупо нарваться на пулю, когда уже полностью уверен в своей победе, от какой-нибудь жаждущей мести твари, которыми определенно они и были.

– Прикрой, – наконец сказал я, пора было выходить.

– У тебя лучше получится, – мягко, но настойчиво проговорил Борис. – Остап, составь компанию.

– Чего бы доброго предложил! Например, выпить за нее, – заявил в ответ тот, но из кустов вышел раньше самого Гудрона.

Юмор у Остапа своеобразный, не раз мог заметить.

Левее от меня показались Трофим с Демьяном и начали обходить место переправы по дуге. Я же безуспешно пытался засечь хотя бы малейшее шевеление с виду как будто бы мертвых тел. В поле моего зрения был еще и труп. И теперь оставалось только догадываться, чья именно пуля в него угодила, наша или перквизиторов. Но кто же ему виноват, если он единственный начал метаться по берегу ручья, то и дело попадая под прицелы то нас, то наших врагов.

Так ничего и не обнаружив, плюнул и бегом догнал четверку, когда они остановились на некотором отдалении от спасенных нами людей.

– Нет, вы только посмотрите на женщин! Сплошь до единой красотки! И повод познакомиться самый удачный – мы их, можно сказать, от такой штуки спасли, которая куда хуже, чем смерть. Глядишь, какая-нибудь и приласкает.

Кто бы мог это сказать, если не бабник Демьян?

– Это с какой стороны взглянуть, – не согласился с ним Остап. – Смерть она и есть смерть. А тут всего-то червяки в голове. Подумаешь, никому отказать не в состоянии. У некоторых женщин такие вещи и без всяких вазлехов случаются. Жалость в другом.

– В чем именно?

– В том, что на вазлехе яблочки не растут с подобным эффектом. Приглянулась тебе женщина, ты ее яблочком и угостил. И все, никаких тебе ухаживаний, цветов-конфет и прочих комплиментов.

– А не боишься? – спросил Гудрон.

– Чего именно? – не понял Остап.

– Что сам какому-нибудь мужику приглянешься. И он тебе такое яблочко втихаря скормит.

– Да иди ты! – возмутился Остап. – Вечно все опошлишь!

Причем таким тоном, как будто он рассуждал о поэзии Серебряного века и вдруг Борис влез с матерными частушками.

– За горсть земных конфет здесь редкая женщина откажет, – вставил свое слово Демьян. – Остап, сам-то их когда в последний раз ел?

– Еще и года не прошло, – ответил тот таким тоном, как будто бы хвастался. И тут же пустился в воспоминания: – Наткнулись мы однажды с тогда еще живым Андрюхой Брамсом на чью-то стоянку среди джунглей. Представьте: поляна, посреди костер, над ним котелок булькает, палатка стоит в стороне. И всякие вещи разбросаны – одежда, телефоны, посуда, прочее… Рюкзаков то ли пять, то ли шесть, не помню уже. И ни одного человека вокруг. Явно с Земли перенеслось, причем только что! Мы туда на огонек костра заглянули, его далеко было видать. «Кто это там, думаем, костры жжет?» Место поганое, и его стараются далеко стороной обходить, – пояснил Остап. – А тут костер! Я и говорю: «Брамс, пошли взглянем?» Ну мы и пошли. Дальше представьте себе картину. Стоим, по сторонам озираемся, в одной руке оружие, а другой конфеты в рот пихаем. Нам бы подхватить все ценное и деру оттуда. А мы жрем, давимся, но стоим! Пока все не съели, с места не сдвинулись. До сих пор вспоминать забавно.

– Как про Дему и бухло рассказал! – подковырнул Демьяна Гудрон. – Конфеты какие были?

– Да всякие. Но больше шоколадные. Мы уже потом, когда с Брамсом вспоминали, за животы хватались от смеха. Жаль, погиб он, но это уже другая история.

– А Брамсом его почему прозвали? По фамилии?

– Он на балалайке «Кузнечика» умел тренькать, вот и прилипло.

Они несли откровенную чушь, но говорить я ничего не стал. Закончился бой, который мы выиграли. Причем все остались живы, и лишь у Остапа по щеке пролегла кровавая полоса от коснувшейся кожи пули. Пусть сутками чушь несут, лишь бы все так всегда и было, как сейчас. И я им завидовал. Стоят, спокойно себе разговаривают, в то время как меня самого время от времени сотрясает нервная дрожь после недавнего боя. Если бы не помнил о жадрах.

– Пошли, бетховены… – и первым направился к пленникам.

Которые, кстати, не проявляли никакой радости, глядели на нас настороженно. Все верно – откуда бы им знать, кто мы такие? Вполне возможно, бандиты, в сравнении с которыми даже перквизиторы покажутся если не ангелами, то отзывчивыми и добродушными людьми.

– Демьян, Остап, развяжите им руки. И проконтролируйте.

Трое пленников-мужчин даже не пытались избавиться от пут. Но черт его знает, что у них на уме? Начнут за разбросанное повсюду оружие хвататься или ударятся в бега, что тоже нас не устраивало. Давно уже мертвый язык рассказывал, дисциплина у них железная еще и потому, что никому не хочется стать за провинности «дитем вазлеха». И где бы взять уверенность, что кто-то из троицы – не бывший перквизитор, которого свои же приговорили к такой вот судьбе? Лишится кто-нибудь пут и рванет к своим докладывать, в надежде, что его простят.

Дамы действительно оказались симпатичными. Но выглядели так, как будто с трудом понимают, что творится вокруг них. Мы стояли и смотрели на них, а они на нас. И хоть бы кто-нибудь из них сказал пусть одно слово. Молчание продолжалось несколько минут, и все это время я раздумывал: что с ними теперь делать? Пора было приходить к какому-нибудь решению. Оставить их здесь? Но надолго ли они останутся живыми? Взять их с собой означало добровольно надеть кандалы.

– Игорь?.. – Гудрон посмотрел на меня, и его самый простой вопрос вызвал у меня вспышку гнева.

Мне удалось его не проявить, пока не отошел ото всех в сторону. Тогда-то и вылезло наружу все то, что так долго удавалось держать в узде. Злость, отчаяние и еще чувство бессилия. Все шло не так, как надо, но мне не удавалось понять – как именно оно должно идти?

Бедное дерево, которое я с остервенением пинал ногой, давно уже лишилось коры на том месте, куда раз за разом вонзался носок берца. Мы не можем бросить их здесь и взять с собой не можем тоже. Возвращаться вместе с ними? Это означало окончательно проститься с мечтой вернуть Леру.

– Ирма, дай Игорю побыть одному, – услышал я где-то за спиной голос Трофима. – Ему сейчас нужно.

«Ничего мне не нужно! Совсем ничего! – с яростью думал я, чувствуя боль в ноге, которая не могла не пострадать. И теперь ко всему прочему не хватало проблем и с ней. – Все, решено! Отправляю всех назад, а сам пойду один. С самого начала нужно было так сделать».

Когда принимаешь любое решение, пусть даже до конца не уверен, что оно является наиболее оптимальным, всегда становится легче. Потому что избавляешься от мучительного перебирания вариантов, и теперь только и остается, что продумать детали. К своим я возвращался твердым шагом. Таким же был и мой голос, когда я объявил: