Книга Санаторий «Седьмое небо» - Полина Луговцова

– Да, – ответил он твердо, думая о том, что, даже если это не так, то нельзя считать враньем то, о чем он еще не знает. Потому что умереть Вера могла в любой момент, да и состояние, в котором она находилась последний год, нельзя было с уверенностью назвать жизнью. Ведь жизнь в ней поддерживалась искусственно, с помощью специального медицинского оборудования, и висела на волоске.

– Я так мечтаю увидеть маму! – Раюшка, кажется, все-таки поверила его обещаниям и засияла от счастья. «Какая же она еще кроха! – думал Лев, глядя на восторженное лицо дочери. – Рано еще ей знать о том, что некоторым мечтам лучше не сбываться!»

Когда они уходили, Лев не выдержал – оглянулся напоследок. Санаторий смотрел им в спину, подмигивая окнами, в которых отражалось красное вечернее солнце, то и дело скрывающееся за пробегающими мимо тучками: ветер поднялся нешуточный.

На платформе стоял одинокий желто-зеленый вагончик. Лев подумал, что было бы неплохо отправиться вниз в нем. Это могло бы сэкономить время и силы. Покопавшись в нехитром устройстве, Льву удалось довольно быстро разобраться в работе механизма, приводящего его в движение, и вскоре они с Раей, усевшись на жесткие дерматиновые сиденья, покатились по рельсам под металлический скрежет старых колес. Ветер был попутный, и вагончик резво мчался с горы, приближаясь к мосту над пропастью. Серебристые облака, сгустившиеся по обе стороны от рельсового пути, отливали розовым в лучах заката. Кое-где они наползали на мост, скрывая его под собой, и тогда казалось, что мост обрывается.

Въезд в тоннель было не разглядеть за плотной пеленой розовой дымки, хотя вагончик уже подкатил близко к горе. Солнце, словно не желая покидать небосклон, вспыхнуло с новой силой в тот самый миг, когда нижний край его скрылся за горной вершиной. Лучи, пламенея, дотянулись до гущи облаков, скопившихся на мосту перед горой, и те вдруг стали прозрачными, открыв взору Льва и Раи каменную арку тоннеля. Только внутри него было что-то не так.

Проем в горе пылал, наполненный ярким оранжевым светом, будто в его недрах спряталось солнце, задумавшее схитрить в этот раз и не уходить за горизонт.

А на фоне алеющего пятна двигались нечеткие силуэты. Они направлялись к тоннелю, иногда пропадая из виду в толще облаков. Но Лев сразу узнал их. Одна из фигур была женской, худой и угловатой, в темной, длинной – до пят – одежде. Рядом с ней, покачивая округлым телом, вышагивало длинноухое животное – без сомнения, осел. Верхом на нем сидел черноволосый мальчик в светлой полосатой рубахе и энергично махал рукой кому-то невидимому. Хибла, Энвер и ослик Чинча. Все-таки они встретились, если, конечно, это не игра света и тени, созданная движением облаков, пронизанных солнечными лучами.

Лев взглянул на дочь: видит ли она то же, что и он? Рая пристально смотрела вдаль, растерянно моргая. Значит, видит и так же гадает, не кажется ли ей это.

Крик невидимой птицы пронзил тишину, нарушаемую лишь скрежетом колес маленького вагончика. Эхо понеслось от горы к горе. Но не успело оно затихнуть, как крик повторился. Лев огляделся, но птиц поблизости не заметил. Когда он снова посмотрел вперед, движущихся силуэтов как не бывало. Солнечные лучи спрятались за горным склоном, и облака потемнели, утратив прозрачность. А через несколько мгновений Лев и Рая оказались в кромешной темноте: вагончик вкатился в тоннель, и никакого солнца внутри не оказалось.

Стук колес о рельсы стал оглушительным, отражаясь от каменных сводов, поэтому ехали в молчании до конца пути. И лишь тогда, когда вагончик остановился у выхода, в который заглядывали ранние сумерки, Рая дернула Льва за рукав спортивной куртки и задала вопрос, которого тот совершенно не ожидал:

– Случайно, не знаешь, кто такой Мшвагу?

Имя было ему знакомо, но он не мог вспомнить, откуда.

– Почему ты спросила?

– А ты разве не слышал, как кричали в горах? «Мшвагу! Мшвагу!» Два раза крикнули. Не слышал, что ли? – Рая испытующе заглядывала ему в глаза. Она была такая смешная в огромной телогрейке, которую они нашли там же, где и лопату – в дворницкой, расположенной на первом этаже под лестницей. Лев тогда долго убеждал дочь надеть не очень чистую чужую вещь, опасаясь, что ночью будет слишком холодно. Теперь он жалел, что сам не взял что-нибудь теплое и для себя. Его слегка потряхивало – по ощущениям, было градусов пять выше ноля, не больше.

– Мне показалось, что это птица кричала, разве нет? – ответил он, поправляя на дочери съехавшую с плеча куртку.

– Женщина, а не птица. Ты их, что, не видел? Это же Энвер ехал на ослике, а рядом шла, наверное, его мама. И она кричала: «Мшвагу»! Интересно, а кто это? Имя такое странное. Трудное.

И тут Лев вспомнил, как Хибла рассказывала ему о своем погибшем муже.

– Мшвагу – это папа Энвера. Только он умер давно.

– Смерти нет, ты же знаешь! – Рая радостно улыбнулась, вздохнула и, мечтательно прикрыв глаза, добавила: – Значит, они теперь все вместе, и у них все будет хорошо. У нас тоже, да, пап? Ты ведь отвезешь меня к маме, раз она сама никак приехать не может?

Рая прижалась к нему и обхватила его руками, скрытыми в глубине длинных рукавов телогрейки. Пустые концы их свесились вниз и выглядели при этом как-то очень печально.

Лев не ответил. Конечно, он сдержит обещание – отвезет ее к маме. Но не может обещать, что все будет хорошо. Потому что нет ничего хорошего в том, что Рае предстоит увидеть.

У выхода из тоннеля по-прежнему лежала брошенная им электропила, и это было очень кстати, потому что лодочный сарай, который Лев приметил еще в прошлый раз, наверняка должен быть заперт на замок. Пила все еще работала и, хотя надсадно выла, все-таки сослужила свою последнюю службу: справилась с железными петлями на воротах, после чего, жалобно всхлипнув, окончательно умерла.

Катер завелся с пол-оборота. Лев помог Рае перебраться в него, бросил на дно рюкзак и надавил на «газ». Они помчались прочь от берега, белеющего под луной. Ветер еще усилился, и дверцы душевых кабинок, хлопая и лязгая, создавали звуковое сопровождение, устроив концерт по случаю отъезда гостей.

Море только-только начинало волноваться, ветер еще не успел поднять большую волну, и Лев решил, что на катере они вполне могут добраться до Сухума – это будет намного короче, чем по суше. Примерно через пару часов показались огни морского порта, и катер причалил в отведенной для маленьких судов бухте.

От морского порта до железнодорожного вокзала Лев решил добраться на такси. Машин вдоль дороги стояло много, но взгляд вдруг наткнулся на знакомую старенькую «Ниву». За рулем сидел Абга, и это почему-то обрадовало Льва. Абхазец же обрадовался еще больше, когда увидел Льва, заглянувшего в его окно. Не скрывая восторга, таксист поспешно выскочил из салона, раскинул в стороны руки и с криком: «Дар-р-рагой!» обнял его, как родного.

Конечно, на вокзал Абга их доставить отказался. Вместо этого он привез их к себе домой, где передал в руки хлопотливой жене – удивительно подвижной для своего возраста женщине с лучащимися добротой темными глазами. Та, в свою очередь, накормила их ужином и отвела в уютный гостиничный номер с роскошной ванной комнатой, в которой путники смыли с себя приличный слой грязи, усталости и невеселых мыслей, и двумя мягкими кроватями, пленившими их пуховыми одеялами и подушками до самого утра.