Книга Дети Лавкрафта - Эллен Датлоу

Ее фантастические рассказы изданы в тринадцати сборниках, в том числе Tales of Pain and Wonder («Рассказы о боли и чуде»), The Ammonite Violin & Others («Анатомия скрипки»), A Is for Alien («И значит Инопланетянин») и The Ape’s Wife and Other Stories («Жена примата» и другие рассказы»). Вышли в свет два тома ее лучших рассказов Two Worlds and In Between («Два мира и между ними») и Beneath an Oil-Dark Sea («Под темным, как нефть, морем»). Она работает над киносценарием по роману The Red Tree. На очереди роман The Starkeeper («Звездный страж») и сборник рассказов Dear Sweet Filthy World («Родной милый замызганный мир»).

1

Июнь 1969 года. Западный Голливуд

Сказать, что Макси Ханикотт человек нервный, это, считай, ничего не сказать. Каждое утро этот чувак встает с постели и проверяет, нет ли в его ботинках жучков, да не каких-то там ползуще-пресмыкающихся, а типа, как он воображает, тех, что оставляют, пока он спит, минобороны, ЦРУ и это проклятое УПЛА[30]. Этот сукин кот садится завтракать – и копается в упаковке с хлопьями, убеждаясь, что на дно ее не приладили микрофон. В один прекрасный день он будет шагать по Закатному бульвару или по Вентуре, сзади какая-нибудь машина бабахнет выхлопом, и м-р Макси Ханикотт наложит в штаны, а потом упадет замертво от сердечного приступа. Так оно и будет, такой же верняк, как и то, что от свиней рождаются поросятки, такой или не менее театральный конец предрекают этому тщедушному человечку его друзья (такие, какие есть), зовущие его Джеком-Параноиком. Никто уже не помнит в точности, почему его стали звать Джеком, хотя параноидальная часть прозвища сомнений не вызовет у любого, кто проведет в компании этого сукиного кота минут пятнадцать подряд. Так вот, вы подумаете, мол, лучше б ему держаться подальше от всякой таинственной дури и сомнительных сделок с нечистоплотными людишками. И будете, однако, не правы. Вот, к примеру, нынче вечером сидит Макси в ночном клубе «Виски-До-Упаду», стараясь, чтоб его расслышали за хреновеньким кислотным роком в помещении, где сотня обкуренных обалдуев орут все разом. Напротив него Чарли Шесть Банок сворачивает косячок с прима-дурью, только что прибывшей из Панамы. Чарли Шесть Банок – хороший пример того, в какой компании ошивается Макси Ханикотт. Чарли этот отмотал семь лет в тюрьме Фолсома за ограбление и незаконное хранение оружия. Уверяет, будто не делал этого, а что еще он сказать может?

Макси перегнулся через стол и не то чтобы кричит, но не похоже, что самого себя слышит сквозь шум. Он и говорит:

– Бзднуть я два раза хотел на то, сколько эта хрень стоит, чел, потому как я ее в руки не возьму – ни по любви, ни за деньги.

– Не надо так, – говорит Чарли Шесть Банок. – Я считал тебя своим парнем, так? Я считал, что мы повязаны и ты парень, к кому я мог бы обратиться, когда больше мне рыпаться некуда, так?

– Знаешь, нет, – отвечает Макси. – Не в этот раз. В этот раз придется тебе кого другого найти. Я в это дело не вкладываюсь. Даже смотреть на это не хочу.

А речь, значит, идет о небольшой нефритовой статуэтке, которую Чарли Шесть Банок привез на прошлой неделе из Невады. Между ними на столе коричневатый бумажный пакет, а в пакете эта самая статуэтка. Пакет свернут сверху, вроде как масляными пятнами покрыт, будто в нем обжаренные куски курицы держали или пончики до того, как статуэтку упрятать. Чарли, тот зовет ее идолом, несет, будто вырезали ее апачи либо инки, или другую хрень в том же духе. Насколько Макси соображает, сварганили ее в прошлом месяце в Тихуане, если не в какой-нибудь буддистской лавке на Магдалена-стрит. Резавший фигурку, кем бы он ни был, должно быть, проделал самый головокружительный улет на ковре-самолете с тех пор, как Альберт Хофман, случайно хватив дури, проехался на велосипеде в 1943 году[31]. Величиной эта штука в пакете была с кулак Макси, и когда Чарли вытащил ее из пакета и показал ему, то у Макси враз живот подвело и мурашки по рукам побежали.

– Йо, чел, не дрейфь, – восклицает Чарли Шесть Банок и такие искры из глаз пускает, что для греческой трагедии сгодились бы, или косячок засмолить. – Сорок восемь часов, идет? Черт, может, и еще меньше. Только пока Турок не вернется с этой хрени в Каталине и мне не надо будет нервы мотать, что хату мою обыщут, прежде чем я эту штуку сбуду с рук, о'кей? Полицня обыщет хату, найдет это – и тогда ни у кого дня зарплаты не будет.

– За каким чертом сдалась полицне эта хрень? – спрашивает Макси, глядя на обмасленный пакет еще смурнее, чем раньше. – Ты спер ее?

– Если б спер, так сразу б тебе сказал.

– Тогда на кой она полицне нужна?

Чарли Шесть Банок во все легкие затягивается панамской дурью и смотрит, сощурившись, сквозь дымку на Макси.

– Полицне она на хрен не нужна, – говорит Чарли, пуская дым из ноздрей что китайский дракон. – Я на всякий случай говорю, вот и все. Чего судьбу испытывать?

– Знаешь, мне это не нравится, – сообщает ему Макси Ханикотт.

– А я и не прошу, чел, чтоб тебе нравилось.

– А на кой Турку нужна такая штука?

– Иисусе, Джек, что Турку нужно, что нет – не моего ума дело, и уж наверняка, черт побери, тебя не касается вовсе. Одна ночка, по крайности, две, и ты имеешь пять процентов с моего куска просто за то, что посидишь нянькой при бумажном пакете. И только не говори мне, что тебе этот кусок в горло не полезет. Я тебя знаю, и мне получше известно.

– Пакет как раз мне нерв не чешет, – говорит Макси (сам Джек-Параноик!), кто клянется, что это инопланетяне, стакнувшись с мафией, Бильдербергским клубом и «РЭНД Корпорейшн», подстроили убийство Джека и Бобби Кеннеди. Этот чувак часами будет талдычить, как воду фторировать, как сигареты фильтровать, про то, что искусственные подсластители есть заговор баварских иллюминатов с целью умиротворения масс. В том смысле, что у этого чувака есть страсть к полетам воображения.

– Чел, про тебя в книгах надо рассказывать, – говорит Чарли Шесть Банок. – Может, утихомиришься чуток и кончишь на меня бочку катить, а? – Берет он еще щепотку, головой крутит, а потом протягивает косячок Макси. Тут так: обычно Макси рад в улет уйти с такими, как Чарли Шесть Банок, – да вот именно в этот момент он, понимаешь, думает, что было бы лучше постараться сохранить голову ясной. Вот и говорит: нет, мол, спасибочки – и опять спрашивает, откуда взялась эта штуковина в пакете. Не то чтобы ему на самом деле узнать хочется, заметьте, или надеется хоть сколько-нибудь честный ответ получить, а просто Макси представляется, будто он об этом вполне достаточно пробухтел, что Чарли уж должен бы всякую надежду потерять и отправиться поискать кого другого для уговоров.