Книга Секретный агент S-25, или Обреченная любовь - Валентин Лавров

Папаша не только не убил жениха, но благословил молодых.

Еще через три недели сыграли шумную свадьбу. Две сотни гостей пили, ели, недоумевали: «Какой мезальянс!» Они не могли знать: Анхен уже на четвертом месяце беременности, и причиной этого происшествия был какой-то мелькнувший метеоритом гауптман-кавалерист.

На второй день после свадьбы папу-бургомистра вызвали в Берлин. Тот нежно поцеловал детей и сел в спальный вагон.

Фармацевт Раух был наверху блаженства, но, как всегда, неприятность уже поджидала его. Дело в том, что был у бургомистра жуткий недоброжелатель — местный военный комиссар: тощий как щепка, с саблей и ишиасом. Между комиссаром и бургомистром давно шла война, каждый пакостил недругу везде, где мог.

Враги время от времени встречались в ратуше, когда провожали на фронт новобранцев. Бургомистр прославился своими зажигательными речами, в которых он горячо восхвалял патриотизм, любовь к отечеству и почетную необходимость — доблестно воевать за фатерланд.

Еще не совсем замолк гудок паровоза, который повез бургомистра в Берлин, как его зятек был призван в армию. И более того — отправлен на передовую. Это была жестокая проделка комиссара.

На недоуменные вопросы окружающих комиссар усмехался в закрученные вверх усы:

— Наш бургомистр такой патриот, что испытает лишь прилив гордости за своего зятя! — и со злорадством и неприятным чувством страха ожидал возвращения из Берлина заклятого врага.

Впрочем, интерес к этому делу испытывал весь замечательный город, родина Канта и колдунов.

Все были уверены: бургомистр, вернувшись домой, убьет комиссара. Однако произошло нечто невероятное. Бургомистр, узнав новость, расцвел от счастья и при очередной отправке новобранцев воскликнул:

— Я счастлив и горд, что мой горячо любимый зять добровольцем отправился под вражеские пули, брачное ложе поменял на сырой окоп, могучей грудью встал на защиту великой Германии. Хох, друзья! И я сейчас хочу сказать сердечное спасибо нашему мудрому комиссару, не отказавшему в просьбе отважного юноши, хотя тот был освобожден по недостатку зрения! — и пожал своему ишиасному врагу руку.

Мудрый бургомистр рассуждал просто: «Если этого несчастного очкарика убьют, то беды большой не случится, скорее наоборот. Зато Анхен родит ребенка от героя войны. И в любом случае пусть все видят, что я для блага великой Германии даже близкого человека не пожалею».

Как бы то ни было, от этой замечательной речи и полной неожиданности вредного комиссара хватил апоплексический удар: прямо в ратуше он скончался. Все решили: от избытка патриотических чувств! — и похоронили с военным оркестром и всеми необходимыми ритуальными почестями за счет города.

Что касается губернатора, то горожане боготворили его, поставили памятник на гранитном постаменте, назвали его именем улицу, а в аптеке повесили портрет фармацевта-героя. Кроме того, сочинили гимн своего города — бодрый марш: «Бургомистр — наше знамя боевое, мощи германской надежный оплот!»

Дерзкий маневр

Фармацевт наивно надеялся на помощь влиятельного родственника. Но благодетелем и, кто знает, возможно, спасителем неожиданно стал совершенно другой человек — русский полковник граф Соколов.

Разведчики, прятавшиеся шагах в двадцати от входа в штаб, хорошо видели постового. Фармацевт, сидя на толстом бревне, подбрасывал сухие сучья в полыхающий костер. Когда огонь ярко вспыхнул, он стал добросовестно мерить шагами пространство возле входа.

Штаб был освещен, как сцена Королевской оперы в Берлине во время тысячного спектакля оперы Рихарда Вагнера «Золото Рейна».

Шлапак едва слышно шепнул:

— Поговорите с ним, отвлеките, а я сзади зайду и…

В этот момент из-за угла появились двое патрульных, перекинулись несколькими словами с очкариком и продолжили свою вахту.

Соколов, не теряя времени, вышел из укрытия. Опытным взглядом определил: на посту новичок. Фармацевт, видя идущего прямо на него человека гигантского роста, несколько растерялся. Он нерешительно спросил:

— Простите, кто вы? — и дрожащими ручками направил винтовку на гения сыска.

Соколов добродушно улыбнулся:

— Ты, братец, спятил? Своих не узнаешь?

Фармацевт подслеповато щурился. Правильная немецкая речь его успокоила.

— Как-то не узнал сразу.

— Совещание идет?

— Уже третий час, скоро, думаю, закончат. Сегодня новый фильм привезли — «Полицейский № 111», а тут, как назло, на часах стоять.

Соколов подхватил:

— Гарри Пиль в главной роли, я уже видел. Такие приключения — дух захватывает. Я в четырнадцатом году в Берлине пять раз смотрел с Гарри Пилем «Маню-турчанку» и «Чужой в гареме».

Очкарик внимательней пригляделся к незнакомцу и подозрительно спросил:

— Простите, вы из какой роты?

Соколов расхохотался:

— Не знаешь, чудак? Из роты капитана Соловьева.

У очкарика округлились глаза.

— Какого капитана?..

В это время с другой стороны блиндажа стремительно появился Шлапак. Словно кошка, ступая быстро и мягко, он приближался сзади к жертве. Разведчик уже занес над головой большой охотничий нож, готовый всадить его по самую рукоять в спину очкарика.

Но тут Соколов сделал нечто неожиданное. Вот так по-человечески перекинувшись несколькими словами с немцем, заглянув в его глаза, он вдруг увидал не просто врага, но маленького, несчастного человека, ощутил к нему жалость. Ради сострадания богатырь нанес по челюсти фармацевта Рауха страшный боковой справа. Очки фармацевта мелькнули стеклышками, а сам он рухнул как подкошенный, лицом вниз.

Шлапак в недоумении опустил тесак:

— Вот тебе и на!

Соколов с восхищением сказал:

— Взгляни, ружье из рук не выпустил, молодец очкарик! Так и лежит в обнимку, как с любимой фрейлейн.

Дальше события развивались стремительно.

Совместными усилиями разведчики толстенным бревном — местом отдыха постового — привалили дверь, облили ее бензином и подожгли. Пламя заплясало высоко и весело.

Затем Соколов спросил:

— Серега, пакля?

Шлапак уже накрутил на палку веретье и паклю, живо отозвался:

— Готова, профессор!

— Бензинчиком освежил?

— Так точно!

— Поджигай! — скомандовал Соколов и, уцепившись за металлическую решетку, напрягся и вырвал ее вместе с оконной коробкой. В лицо пахнуло кислым надышанным воздухом. — Швыряй!

Шлапак метнул в светлый проем огненную палку, а затем туда же отправил бутылку с остатками бензина. Из дома донеслись крики ужаса: