Книга Платформа №4 - Франц Холер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем покачала головой и медленно направилась между плакучими ивами и семейными гробницами к задним воротам кладбища.
Могильщики наблюдали за этой встречей с удивлением.
– Речь все-таки произнесли, – пошутил один, вытаскивая из земли деревянный крест, чтобы освободить место для работы небольшому экскаватору, стоявшему чуть поодаль.
– Что-то коротко, – заметил второй.
– Коротко, зато понятно, – парировал первый.
Они дружно рассмеялись, второй поднял лежавший перед крестом венок и отставил его к соседней плите. На ленте виднелась надпись: «От твоих детей».
– Спасибо… И вам того же… До свидания…
Изабелла вернула телефонную трубку на базу, поднялась с дивана и открыла шкафчик под телевизором. Из двух хранившихся там бутылок выбрала яблочную водку, подарок крестьянской семьи, она когда-то ухаживала за их старухой матерью.
Изабелла редко пила крепкие напитки, но после такого разговора как не глотнуть самогонки? Принесла рюмочку из кухни, уселась за обеденный стол, налила. Такая крепкая, что запросто можно использовать для дезинфекции ран, и запах из початой бутылки тотчас распространился по всей квартире.
Сообщение из полиции оказалось настолько неожиданным, что у нее возникло чувство, будто речь идет вообще о другом человеке.
Личность умершего установлена. Вновь обыскав его одежду, кое-что все же обнаружили, а именно спички в нагрудном кармане рубашки. На плоской упаковке стояло название отеля, туда обратились с фотографией умершего, и две девушки с ресепшен его опознали: канадец из Монреаля по имени Мартен Бланпен. На случай, если они вдруг ошиблись, полиция подождала еще одну ночь, но он не появился, тогда номер вскрыли и нашли там его паспорт и пакет документов, из которых следовало, что за день до смерти он прибыл в аэропорт Цюриха.
«Но ведь… но ведь он говорил на немецком, на швейцарском немецком…»
Полицейский высказал предположение, что он когда-то эмигрировал и принял канадское гражданство. Да, еще его жену уведомили, завтра она прибудет в Цюрих для опознания.
«А как жену удалось…»
«Ну, когда имеется адрес и авиабилет, да к тому же мобильный телефон, поставленный на зарядку, это уж не самая сложная задача, – разъяснил полицейский, – понятно…»
Изабелла разозлилась на себя за глупый вопрос и тут же вспомнила, что у нее так и валяются папка с мобильником, однако не нашла удобной минуты сообщить об этом полицейскому.
«Сколько же лет ему было?»
«Семьдесят два».
«Вероятно, сердечная недостаточность?»
Полицейский сообщил, что результатов вскрытия еще нет, но вот какое дело, вот собственно зачем он звонит: психологи просили узнать – на случай, если вдова захочет встретиться с нею, Изабеллой Раст, – будет ли она завтра или, может, послезавтра в Цюрихе и готова ли она к такому разговору? Часто бывает, что близкие людей, погибших в результате несчастного случая и чего-то подобного, хотят поговорить с тем, кто видел их последним.
Изабелла согласилась. Да, конечно, она сможет, да.
Полицейский попросил ее, раз так, в ближайшее время держать мобильник включенным и быть в доступе, а то вот из психологической службы уже сегодня ей безуспешно пытались дозвониться, а теперь будут связываться с ней, когда дойдет до дела.
И вот Изабелла сидит за столом и пытается свыкнуться с мыслью, что несчастный, оказывается, был канадцем или канадским швейцарцем по имени Мартен.
Но как тогда понять звонки какому-то Марселю на тот мобильник, что лежит у нее? Недоразумение? Или он человек с двумя именами? В отеле один телефон – Мартена, в папочке другой – Марселя. А почему он собирался на похороны, где его не желали видеть?
Изабелла сделала еще глоток. Будто огонь обжег глотку и вышел через ноздри.
Как бы то ни было, она согласилась встретиться с вдовой, если та пожелает. Возможно, в разговоре удастся выяснить больше. Но это значит, что до завтра или до послезавтра она останется в Цюрихе. Ни тебе Браунвальда, ни Веггиса, ни Тессина. Три блузки, вынутые из чемодана, вчера она запаковала снова, а чемодан закрыла, чтобы он опять стоял готовый в дорогу, как перед отъездом на Стромболи.
Папка с мобильным телефоном внутри так и лежит на табуретке в коридоре.
Отчего она ни словом не обмолвилась об этом полицейскому?
Впрочем, теперь, когда все выяснилось, в этом нет необходимости. Она может вернуть то и другое вдове, если они встретятся. Вообще-то она уверена, что вдова захочет поговорить. Если в доме престарелых кто-то умирал в отсутствие родственников, те всегда хотели потом узнать, как именно это произошло, да произнес ли умирающий какие-нибудь слова и кому. Видимо, человек испытывает потребность сохранить для себя последний след той жизни.
«Что ж, состоится разговор между вдовой и подругой покойного», – при этой мысли Изабелла невольно улыбнулась. И задумалась, с чего это она выдала себя за подругу Марселя. Как видно, это была невольная попытка оказать сопротивление, хоть как-то защитить Марселя от холода и враждебности того, кто отказывал ему в праве отдать умершему человеку последний долг. И опять ей мерещится сцена на вокзале, и он падает как подкошенный, и его угасающий взгляд, и его просьба о помощи. Разве это не помощь – вместо него отправиться на кладбище?
Изабелла попыталась представить себя сотрудницей полиции, работающей с этим делом. Сочла бы она, что все ясно? Точно, как сказали по телефону, она дождалась бы результатов вскрытия, и если б не возникло подозрения, что Бланпена, например, отравили, то и необходимость в дальнейших действиях отпала бы, и дело следует закрыть. Откуда же сотруднице полиции знать, что папка и второй мобильник находятся в квартире у медицинского работника Изабеллы Раст? Заметить это следовало двум патрульным полицейским на месте.
Именно из-за этой папки, поняла Изабелла, именно из-за этой папки и ее содержимого дело для нее не раскрыто. Правда, она не работает в полиции, поэтому вполне может не проявлять к нему интереса. Для нее это не прецедент, а просто инцидент.
Подняв рюмку отвратительного напитка и вперив взгляд в потолок, она допила последний глоток со словами:
– Marcel, à toi![3]
Нет, детей не было, с детьми они опоздали. Взгляд больших карих глаз белокурой дамы был устремлен мимо Изабеллы в окно кафе, на две башни цюрихского кафедрального собора.
– Et vous?[4]
Они разговаривали на французском, на языке Монреаля, причем Изабелле приходилось внимательно вслушиваться, чтобы разобрать смысл сказанного со своеобразным канадским акцентом. К тому же французским Изабелла владела уже далеко не так свободно, как в юности, когда во время учебы целый год работала в Женевской университетской клинике, хотя и сейчас сумела без напряжения поведать собеседнице, что у нее имеется дочь двадцати двух лет, étudiante en droits, студентка юридического.
