Книга Альв - Макс Мах

— Добрый вечер, госпожа Ринхольф! — сказал он, входя.

— Ринхольф? — подняла девушка взгляд. — Меня зовут Ринхольф? Это мое имя?

— Вообще-то, я полагал, что это фамилия, — растерялся Яков, совершенно не представлявший, что у немцев могут быть такие вычурные имена, но вспомнивший сейчас, по случаю, что и такие имена у германцев тоже встречаются.

— С чего вы взяли? — Глаза у женщины были огромные, синие с голубоватым белком, и имели необычный, но невероятно привлекательный разрез.

— Вы так назвались, сударыня, — объяснил Яков. — Я спросил, как вас зовут, и вы ответили. Сказали: Альв Ринхольф.

— Не помню, — поморщилась "найденыш". — Но, если я так сказала, наверное, так и есть. А вы тот мужчина, который нес меня на руках?

— Помните?

— Смутно, — покачала она головой. — Извините!

— Не за что! — улыбнулся успевший взять себя в руки Яков. — Кстати, я не представился. Яков Свев, к вашим услугам!

— Свев? — женщина по-прежнему смотрела ему прямо в глаза, прямо-таки гипнотизировала темной синью своих глаз. — У вас не славянская фамилия, ведь так?

Ну, что сказать? Так все и обстояло. В Себерии имелось некоторое количество семей, ведущих свое происхождение от наемников-викингов, поселившихся в одиннадцатом веке в устье Невы. Свевы, Норны, Юты, Фюн и Нюрн. Когда-то их было больше, но на пути из прошлого в будущее большинство иностранных фамилий пресеклось. Последними исчезли лет сорок назад Гюннеры. Умер, не оставив потомства, генерал Петр Зосимович Гюннер, и все. Однако сейчас Якова заботили не преданья старины глубокой, а изменившийся цвет глаз Альв Ринхольв. Утром ее глаза были прозрачно-голубыми, сейчас — кобальтово-синими. Возможно, пустяк. Эффект освещения или еще что, но могло статься, что это не так. Тем не менее, на вопрос девушки он ответил.

— Да, — кивнул Яков. — Скорее всего, это прозвище моего предка-норманна. Но это давнее дело, сударыня, с тех прошло девять веков.

— Так вы, Яков, дворянин? Аристократ?

— Я новгородец, — усмехнулся Яков, — а в Новгороде или, по-нынешнему, в Себерии дворян, как таковых, нет. Есть, конечно, несколько княжеских родов. Например, князья Ижорские, и еще иностранные, по большей части, европейские дворянские роды. Вот, к слову, золовка у Полины Андреевны, баронесса фон дер Браге. Но с ней точно так же, как и со мной: род старый, из Дании, но давно обрусевший. Так что фамилия в большинстве случаев к этнической принадлежности — тем более, к культурной принадлежности, — отношения не имеет.

— Это вы меня нашли? — неожиданно сменила тему женщина. Голос у нее был слабый, с хрипотцой. Больной голос.

— Нет, сударыня, — покачал головой Яков, — вас нашли полицейские. Я приехал позже. Да, вот кстати! Совсем забыл. Это вам! — и он протянул ей пакет с гостинцами.

— Тут, собственно, всякая ерунда… — добавил он, когда Полина Берг забрала у него апельсины и шоколад.

Апельсины были из Морокко и пахли совершенно восхитительно, а шоколад был местный, себерский, но по мнению практически всех знакомых Якову женщин, если и уступал бернскому, то совсем немного.

— Спасибо, — поблагодарила Альв и даже попробовала улыбнуться, но ничего путного из этой затеи не вышло. — Я люблю апельсины. Это ведь апельсины, я права?

— Вы правы, — улыбнулась Полина Берг. — Очистить вам один?

— Нет, не надо, — чуть повела головой "найденыш". — Я просто хочу его понюхать…

Она взяла апельсин из рук доктора Берг и поднесла к носу. Похоже, запах цитрусовых ей действительно нравился. Она даже зажмурилась от удовольствия.

— Как хорошо!

Но хорошо или нет, ничего интересного из короткого разговора с Альв Яков не вынес. Девушка чувствовала себя плохо и, вероятно поэтому, была не склонна к долгой беседе. Яков лишь сумел убедиться в справедливости слов Полины Берг: "Найденыш" вела себя на редкость сдержанно и была вполне адекватна. Устойчивость ее психики к стрессу казалась просто поразительной, и, если не вдаваться в подробности, она отлично скрывала свою практически тотальную амнезию. Вот и все, что удалось узнать Якову тем вечером.

2. Суббота, одиннадцатое марта 1933

Ночь с пятницы на субботу Яков провел в раздумьях. Не то, чтобы он не спал вовсе, но и не думать о сложившейся ситуации не получалось. Вообще-то, колебания "на пустом месте" были для него не характерны, тем более, в этом случае. Ему просто нечего было обдумывать — Яков знал правду практически с первого момента. Ну, пусть не знал наверняка, но уж точно, догадывался, каким, в конце концов, окажется ответ. Оставалось лишь решить, что теперь со всем этим делать, но вот это у него как раз и не выходило. Он просто не знал, на что теперь решиться.

И все-таки, ночь — какой бы мучительной она ни оказалась — не прошла даром. Осела муть, и появилась какая-никакая ясность во всем, что касалось сложившейся ситуации. Поэтому, отменив забег, но зато выкупавшись в проруби, Яков направился в Бюро и два часа кряду обговаривал с адъюнктом Суржиным неотложные мероприятия, долженствующие обеспечить его превосходительству столоначальнику полную свободу действий. Ну, и задницу прикрыть — обычное дело для чиновника его уровня — никогда не помешает.

В десять он вышел из здания Бюро и, взяв с открытой парковочной стоянки свой собственный "Кокорев-Командор", отправился в старый город на Вендский торг. Там на пересечении Красной и Одежной линий в чайной "Господин Великий Новгород" Яков заказал большую кружку Соловецкого взвара[2] и, закурив сигару, приготовился ждать. Если Варвара назначила встречу в половине одиннадцатого, хорошо если придет в начале двенадцатого. Поэтому Яков, собственно, и выбрал чайную. Здесь тепло и сухо, и можно в тишине и покое выпить чего-нибудь горячего, — взвара, например, — выкурить сигару и, неторопливо обдумав свои планы, еще раз убедиться, что ввязываешься в чистой воды авантюру. Во что-то, до ужаса напоминающее военные экзерсисы "по ту сторону фронта", когда импровизируешь на ходу и думать не думаешь ни о последствиях, ни о цене. Следовало, однако, признать, что ни должность — столоначальник, ни звание — премьер-дознаватель, ничего, в сущности, в Якове за прошедшие годы не изменили. Как был рисковым парнем, таким и остался даже тогда, когда "вошел в возраст". Горбатого, как говорится, только могила исправит, но вот умирать Яков не собирался ни в коем случае. В особенности теперь, когда в его жизнь так стремительно и неординарно вошла таинственная Альв Ринхольв.

А Варвара пришла в одиннадцать двадцать семь. Не извинилась, — с чего бы вдруг? — не объяснила причину опоздания, поскольку никогда ничего и никому не объясняла, хмыкнула, глянув "сучьим глазом" на пустую кружку из-под взвара и окурок сигары, усмехнулась и, сев напротив Якова, который даже не успел подвинуть ей из вежливости стул, закурила сама.