Книга Игорь. Корень рода - Юлия Гнатюк

Глава вторая

Мойша Киевский

Лета 6420 (912), г. Киев

– Так что, воевода, с кем вильцы четыре лета тому договаривались за проход мимо Итиля в море Хвалисское? – спросил, как бы походя, Игорь Фарлафа спустя некоторое время после празднования полетья его внука.

– Они договаривались с купцом, который большей частью тут, в Киеве, на Хазарском подворье обретается. Зовут его Мойша, а все Мойшей Киевским кличут. Рекут, что через родичей своих в Итиле он к самому Беку вхож, но может и врут, кто же этих жидовинов разберёт. Так что, княже, – понизил голос рыжебородый кряжистый начальник Варяжской дружины, – попробовать поговорить с сим рахдонитом, может и мы, как те вильцы, сходим погулять на море Хвалисское? Рахдонит – это по-персидски «знающий дорогу», – пояснил военачальник, – так называют опытных иудейских купцов, водящих караваны из Китая на Запад. Благодаря своей пронырливости, они баснословно обогащаются, в Китае берут шёлк, на севере меха, а потом всё это обращают в серебро да злато. Но самый главный товар, приносящий наибольший доход – это, конечно, рабы.

– А поговори! – молвил горячо Игорь, и опытный Фарлаф заметил хищный огонь в княжеских очах. Оттого с охотой взялся воевода исполнять поручение, найдя того самого Мойшу Киевского и вступив с ним в беседу.

Только беседа оказалась не такой простой.

– О, грозный воевода, конечно, я могу передать твои пожелания своим хорошим знакомым, которые вхожи к великому Хамалеху… – Пожилой жидовин помедлил, то ли для того, чтобы собраться с мыслями, то ли желая подчеркнуть особую важность вопроса, и, глядя тёмными очами куда-то мимо Фарлафа, проговорил всё тем же услужливо-подобострастным тоном восточного торговца: – Почтенные купцы могут так решить это важное дело, что удовольствие будут иметь все, – и ты, и твои могучие воины, и люди Хамалеха, и сам великий Каган. Но это очень трудное дело лично для меня и моих людей, ты сам понимаешь, насколько это опасно. Одно дело просто торговать, а совсем иное, решать княжеские вопросы… – голос Мойши стал тихим, проникновенным, почти заговорщицким, голова склонилась набок, чёрные очи испытующе поглядели на воеводу, седые кустистые брови выгнулись дугой, и сильнее обозначились большие мешки под очами. Казалось, даже лысый череп, прикрытый сверху небольшой шапочкой из тёмно-зелёного бархата и сжатый с двух сторон курчавыми, наполовину поседевшими волосами, выражал ожидание. Облачён купец был то ли в халат, то ли в кафтан с большими – в целую длань – тиснёными цветами и золотым шитьём на рукавах и груди. Под халатом виднелось ещё несколько одежд. Фарлаф знал, что жители пустынь всегда одеваются в многослойные одежды, как зимой, чтобы сохранить тепло, так и летом, чтобы не так страдать от палящего солнца. «Оттого от них и дух недобрый исходит», – мимоходом успел подумать воевода.

– Коли всё сладится, после похода ты получишь возможность первым покупать невольников, захваченных моей Варяжской дружиной, – пообещал воевода, немного отстраняясь от заглядывающего прямо в очи купца. Фарлаф с малых лет рос и мужал среди варягов, россов, словен и вепсов, кои все любили мовницы и баньки, блюдя чистоту, и оттого запах давно немытого тела, исходящий от пожилого жидовина, воеводе не нравился. Ладно бы жил в пустыне, где влаги не хватает, а в Киеве то на каждом шагу водное изобилие.

– Рабы – это, конечно, хорошо, – кивнул Мойша. – Но ты же понимаешь, храбрый воевода, – за всё нужно платить, и платить сразу. Никто даже не подумает запрячь коня, имея в суме одни обещания…

– Ты хочешь сказать, купец, что заплатить нужно сейчас? – недовольно сдвинул густые пегие брови воевода.

– Мне самому ничего не нужно, я так уважаю киевского кагана Ингара и тебя, почтенный воевода, что готов всё сделать почти задаром, но ты же знаешь наших купцов – они шагу не сделают просто так. Ты бы знал, могучий воин, какие это скаредные и мелочные люди! – воскликнул Мойша, в возмущении вскидывая вверх руки своего дорогого, однако лоснящегося на локтях и у запястий одеяния.

«Да уж, знаю я вашу бессеребренность», – в сердцах про себя думал Фарлаф, напряжённо соображая, как бы ему сейчас уйти от предоплаты. Ведь если дать жидовину деньги, то назад их уже не получишь, даже если никакого договора с Хазарией не случится.

– Так я же тебе рёк, купец, что по самой дешёвой цене уступлю невольников, а это большой, очень большой барыш; вы же невольников потом во много раз дороже продаёте, так? – попытался надавить на торговца Фарлаф.

– Так я же согласен, но деньги нужны будут сейчас, а рабы появятся только после похода, да ещё неизвестно, сколько и каких, может совсем худых да ленивых, – никак не уступал торговец.

Они долго спорили, каждый доказывал свою правоту и обосновывал свои расходы. Наконец сговорились о сумме, которую из княжеской казны нужно было заплатить Мойше Киевскому, чтобы он послал в Итиль своих людей.

– Мне же ещё дружину к походу готовить, а это, представляешь, какие траты? – горячился обычно невозмутимый нурман.

– Разве ж я не понимаю? – всплёскивал рукавами расшитого кафтана жидовин, потрясая короткими толстыми пальцами с дорогими перстнями на них. – Разве Мойша бросит своего сотоварища, а мы таки теперь с тобой сотоварищи в этом деле, воевода! Спроси во всём Киеве и во всём Итиле, и вообще, где хочешь, спроси, когда такое было, чтобы Мойша кого обманул или отказал в помощи? Ой, вэй, такого никогда не было, я тебя уверяю! – Округляя свои и без того большие «абсолютно честные» очи, восклицал торговец. – Я дам тебе эти деньги, которые ты должен мне сейчас заплатить, в долг, только ты будешь должен мне немножко больше, ну, а как же иначе, таков закон торговли, почтеннейший воевода…

Голова Фарлафа, не раз выдержавшая крепкие удары по шелому, стала слегка кружиться от того потока слов, который лился с языка купца. Воевода чувствовал, что разум его начинает слегка туманиться, как у раненого охотником вепря. Упрямо мотнув потяжелевшей головой, чтобы прогнать туман, воевода снова ринулся в спор с Мойшей.

– Ты хочешь две с половиной тысячи дирхем сейчас, но это очень много, купец, это сто гривен серебром! Мы платим в год, заметь, Мойша, в год, триста гривен храму Свентовида, и за эти деньги рыкари и жрецы священного храма, которых почитают все племена на Варяжском море, обеспечивают безопасность нашей Ладоги и всей Северной Словении!

– Сравнил, воевода, то ж рыкари храма, которые берут чисто условную дань, а это торговцы, которым надо платить сполна! – возбуждённо воскликнул Мойша.

– Ага, да к тому же жидовины! – не сдержался сын викинга.

– Что да, то, да! – Неожиданно совершенно спокойно согласился купец, и оба спорщика рассмеялись.

– Ладно, ты мне так лёг на душу, дорогой Фарлаф, что я готов уладить дело даже за две тысячи дирхемов. Ну, подумай, вы получите в походе столько добычи, что эти несчастные две тысячи покажутся слезами моей покойной бабушки на могиле её любимого осла в Семендере. Заметь, я не прошу серебром в слитках-гривнах, достаточно будет дирхемов. Конечно, хорошо бы старых полновесных, которые идут двадцать за один динар или за ту же гривну, но если нет такой возможности, я и тут готов пойти навстречу, – всплёскивал рукавами халата купец, – пусть это будет новый лёгкий дирхем, что идёт двадцать пять монет за динар или гривну! Даже можно часть всякой мелочью – векшами-веверицами или резанями. Мне ведь придётся расплачиваться с разными людьми, порой не очень именитыми, таким беличьи шкурки или часть монеты в самый раз. Мало того, воевода, я возьму из этих двух тысяч только половину, причём часть мелочью, а тысячу отдаю тебе на подготовку дружины, я же честный человек, воевода, – проникновенно и доверительно говорил Мойша, заглядывая в очи, и по его словам выходило так, что он, купец, благодетельствует воеводу.