Книга Незримые фурии сердца - Джон Бойн

Смут слегка устыдился:

– Да шучу я.

– Ха-ха, – откликнулась мама.

Смут покачал головой и зашагал дальше, а мать разглядывала столицу, о которой столько слышала. Тут, говорили, засилье шлюх и атеистов, а на деле город очень похож на Голин, только машин больше, дома выше и народ одет лучше. Правда, на родине сплошь работяги с женами и детьми. Нет богатых и нет бедных, и жизнь стабильна, ибо одни и те же сотни фунтов ходят по неизменному кругу: с фермы в бакалею, из конверта с жалованьем – в пивную. А здесь вон щеголи с ухоженными усиками, одетые в темные костюмы в узкую полоску, разряженные дамы, докеры и матросы, продавщицы и железнодорожники. Вон к Четырем судам поспешает адвокат в черной поплиновой мантии, парусом вздувшейся под ветром, грозящим сорвать белый завитой парик. А навстречу ему выписывают кренделя два молоденьких хмельных семинариста, следом топают совершенно черный малыш и – вот уж невидаль! – мужик в женском платье. Эх, заснять бы их! В Западном Корке все бы очумели! На перекрестке мать глянула вдоль О'Коннелл-стрит и посредине ее увидела высокую дорическую колонну, увенчанную гранитной статуей, надменно задравшей нос, дабы не чуять вони своих подданных.

– Это колонна Нельсона? – Мать ткнула пальцем, спутники ее посмотрели на памятник.

– Она самая, – ответил Смут. – Откуда ты знаешь?

– Я училась не в амбарной школе. К твоему сведению, я умею расписываться. И считать до десяти. Колонна-то красивая, правда?

– Груда старых камней, знаменующих очередную победу англичан, – сказал Смут, не обратив внимания на подначку. – По мне, так этого засранца надо отправить восвояси. Уж двадцать с лишним лет, как мы добились независимости, а этот норфолкский мертвец по-прежнему с высоты следит за каждым нашим шагом.

– По-моему, с колонной город краше, – сказала мама только ради того, чтоб позлить Смута.

– Ага, как и с тобой.

– А то.

– Ну флаг тебе в руки.

В тот раз мать не разглядела памятник вблизи, поскольку путь их лежал в другую сторону – по Уэстморленд-стрит мимо парадных ворот Тринити-колледжа, под аркой которых толпились юные красавцы в нарядных одеждах. По какому праву они там, куда ей дорога навеки заказана? – завистливо подумала мама.

– Скопище паршивых задавак, – сказал Шон, проследив за ее взглядом. – И все, конечно, протестанты. Джек, ты с кем-нибудь из них знаком?

– Со всеми абсолютно, – ответил Смут. – Каждый вечер на совместных ужинах мы пьем за здоровье короля и воспеваем великого Черчилля.

Мать почувствовала, как в ней закипает досада. Она не напрашивалась, Шон сам пригласил пожить у них, мол, христианское милосердие и все такое, вроде обо всем договорились, так чего Смут злится? В конце Графтон-стрит они свернули направо и оказались на Четэм-стрит, где Смут подошел к маленькой рыжей двери, соседствовавшей с пабом, и достал из кармана медный ключ.

– Слава богу, хозяин, мистер Хоган, тут не живет, – сказал он. – По субботам он забирает квартплату, но в дом не заходит и говорит только о чертовой войне. Он за немцев. Хочет, чтоб они отыгрались. Якобы было бы справедливо, если б англичанам переломили хребет. «Ну а кто стал бы следующей жертвой?» – спрашиваю я долбаного кретина. Мы бы и стали. К Рождеству маршировали бы гусиным шагом по Генри-стрит и, вскинув руки, орали «хайль Гитлер». Теперь до этого, конечно, не дойдет, тем более что заваруха почти закончилась. – Смут посмотрел на маму и добавил: – Между прочим, за квартиру я плачу три шиллинга в неделю.

Мать намек поняла, но промолчала. В неделе семь дней, стало быть, пять пенсов в день. За три дня – пятнадцать пенсов. Что ж, это по-божески, решила она.

– Фото за пенни! – выкрикивал парень с фотоаппаратом не шее, появившийся на улице. – Фото за пенни!

– Шон, смотри! – Мать дернула его за рукав. – В Голине у одного отцова приятеля был фотоаппарат. Ты когда-нибудь фотографировался?

– Нет.

– Давай снимемся? – радостно предложила мама. – Отметим наш первый день в Дублине.

– Только деньги тратить, – пробурчал Смут.

– По-моему, будет хорошая память. – Шон подозвал парня и вручил ему пенс. – Давай, Джек, иди к нам.

Мать стояла рядом с Шоном, но Смут локтем ее отпихнул, и она раздраженно на него посмотрела как раз в тот момент, когда щелкнул затвор фотокамеры.

– Будет готово через три дня, – уведомил парень. – Говорите адрес.

– Доставь прямо сюда, – сказал Смут. – Вон, брось в почтовый ящик.

– Мы получим только одну фотографию? – спросила мама.

– Пенс за штуку. Хотите вторую – доплачивайте.

– Хватит и одной. – Мать отвернулась и пошла к двери, уже открытой Смутом.

Из прихожей в отваливающихся желтых обоях наверх уходила лестница без перил, такая узкая, что подняться по ней можно было только гуськом. Мама подхватила свой чемодан, но Шон его забрал и подтолкнул ее следом за Смутом:

– Иди посередке. А то не дай бог грохнешься и навредишь ребенку.

Мама благодарно улыбнулась и, поднявшись по лестнице, вошла в комнатку с цинковой ванной и рукомойником в углу и невиданно огромной тахтой у стены. Оставалось загадкой, как ее сумели протащить по лестнице. Тахта выглядела столь мягкой и уютной, что хотелось рухнуть в ее объятья, притворившись, будто вообще не было событий последних суток.

– Ну вот, всё, что есть. – Смут огляделся горделиво и несколько смущенно. – Вода идет когда ей вздумается и только холодная, весь измудохаешься, покуда нацедишь ведро, чтоб помыться в ванне. Нужду справляешь в соседних пабах. Только надо делать вид, будто кого-то ждешь, не то выгонят взашей.

– Скажите, мистер Смут, все эти ваши «засранец», «долбаный», «измудохаешься» мы будем слышать постоянно? – с улыбкой спросила мать. – Вообще-то мне все равно, просто хотелось бы знать, к чему быть готовой.

– Тебе не нравится, как я говорю, Китти? – вытаращился Смут, и мамина улыбка мгновенно угасла.

– Не называй меня так. Меня зовут Кэтрин, заруби себе.

– Раз тебя это так задевает, Китти, я постараюсь быть джентльменом и послежу за своей долбаной речью. Ведь теперь у нас в доме… – Смут выдержал паузу и выразительно кивнул на мамин живот, – леди.

Мать сглотнула, готовясь его отбрить, но промолчала – как-никак он предоставил ей кров.

– Отличная квартира, – сказал Шон, желая разрядить обстановку. – Очень уютная.

– И впрямь, – усмехнулся Смут.

«Как же мне заслужить его расположение?» – подумала мама, но ничего не пришло на ум.

– Боюсь, вышла ошибка, – наконец сказала она, глянув на односпальную кровать, видневшуюся за приоткрытой дверью в смежную комнату. – Втроем тут не разместиться. Мистер Смут занимает спальню, а тахта, как я понимаю, предназначалась Шону. Я не вправе лишать его места.