Книга Плохая хорошая жена - Вера Колочкова

Хотя все это было бы еще ничего, терпимо даже, если б свое представление о потенциальной правильности и красоте их взаимоотношений мама не несла демонстрировать, как говорится, в люди. В школе, где училась Вероника, она слыла самой распрекрасной и популярной родительницей и неизменно возглавляла все годы школьный родительский комитет. Очень, очень она любила хаживать к Веронике в школу, советоваться подолгу с учителями о развитии дочкиных способностей и о своей значительной в этом вопросе материнской роли. А иногда и просто шла встретить ее после окончания занятий и, стоя на школьном крыльце, улыбалась всем приветливо и перекидывалась с учителями по-свойски парой-другой фраз. Обязательным же рефреном к этим вежливо-коротким диалогам звучало, впрочем, всегда одно и то же, многократно и по нескольку раз ею упорно повторяемое: «…А мне вот дочка рассказывала… Вы знаете, она мне всегда все рассказывает. Мы с ней, знаете ли, как две подружки, живем. Просто ни дня друг без друга». Постепенно потребность в демонстрации этой самой «дружбы» приняла для Вероники совсем уж нехорошие формы. Маме вдруг захотелось, чтоб в глазах также и посторонних людей непременно наблюдалось от этой их «дружбы» законное умиление, и она начала вытаскивать послушную свою дочь на всяческие культурные мероприятия. По первому же ее требованию в более или менее людном месте Вероника обреченно просовывала холодную и вялую ладошку под мамин локоток, и наклоняла ей к плечу голову, и даже улыбаться старалась изо всех сил сердечно и преданно, как это делают без труда, в общем, а даже и с удовольствием все любящие своих матерей дочери. И чувствовала себя при этом давно сдохшей в своей клетке канарейкой, от которой злые хозяева упорно требуют веселых песен. А что? Раз ты канарейка — так и пой своей хозяйке! Какое ей, в сущности, дело до того, что канарейка давно уже сдохла…

Ненависти к матери в Вероникиной душе все же не выросло. Процесс этот сам по себе остановился на нелюбви. Стыд Веронике помешал. А может, наоборот, помог. Потому что стыдно, ужасно стыдно не любить свою мать, какой бы странной она ни была. И любила ли ее мама по-настоящему, она тоже не знала. Не задавалась таким вопросом. Просто иногда ей казалось, что любовь из них обеих утекла одинаково. У мамы она полностью трансформировалась в любопытство, а у нее — во внутреннее ему сопротивление…

Слава богу, хоть Катька ее всегда понимала. И выручала, как могла. Зайдет, бывало, к ним в комнату с дурацкой какой-нибудь проблемой и ну давай переключать все внимание Александры Васильевны на себя, пока ее до белого каления не доведет. То так дурочкой прикинется, то этак… Или небылицы какие-нибудь оправдательные про Веронику сочиняет, почему та с уроков школьных посмела задержаться… В общем, Катька подругу свою принимала такой, какая есть. И не осуждала, слава богу. И психически ненормальной не обзывала. И даже успокаивала всегда как умела…

— Верка, да ты потерпи еще немного! Вот смотри — тебе же уже семнадцать, да? А через год ты совершеннолетняя уже будешь! Это же, считай, полная свобода! Школу закончишь — можно в институт поступить…

— Ага, в институт! Она и туда каждый день ходить будет, как в школу. Придет в деканат и будет там рассказывать, какие мы подружки. Засмеют ведь. Нет уж, увольте…

— Ну, можно тебе, например, морду танком сделать и на съемную квартиру уйти. А что? Тоже вариант…

— Кать, ну что ты говоришь… — грустно смеялась ей в ответ Вероника. — Какая съемная квартира? Тоже мне нашла для мамы препятствие…

— А вот еще вариант — можно тебе срочно замуж выскочить. При твоей-то красоте это раз плюнуть…

— Да где, где я тебе такого мужа найду, который мамино страстное любопытство на себе терпеть будет? Он же сразу от такой тещи сбежит! Она ж никому жизни не даст! Будет около него стоять со свечкой и интимно объяснять, что она с дочерью составляет единое целое, как сиамский близнец, и даже на минуту отойти не имеет права… Кто ж от такого не сбежит-то?

— Так вместе и сбежите! По крайней мере, повод для побега будет. И вообще, ты такого себе мужа ищи, который тебя из этого болота сам вытащит, как Царевну-лягушку. И от мамы спасет. Только учти — тебе для этого дела не мальчишка нужен, а серьезный уже мужик, и чтоб с характером был, потому как мальчишка с твоей матерью точно не справится. И чем скорее, тем лучше. Тут, знаешь, надо действовать быстро и напористо, чтоб твоя Александра Васильевна даже испугаться не успела. А промедлишь — она вообще тебя замуж не отпустит. Так что как только исполнится тебе восемнадцать — беги! Беги, Верка, не оглядываясь! Только тихо и на цыпочках! В любой замуж беги, который первый под руку подвернется…

Напророчила, в общем, Веронике Катька скорое замужество. Хотя опыта по части встреч да свиданий с мальчиками у Вероники к ее восемнадцати годам не завязалось совсем никакого, даже самого мало-мальского. Да и откуда ему, этому опыту, и взяться было — мама эту часть ее жизни, как и все другие-прочие, очень жестко отслеживала. Нет, она совсем не была против всяких там девчоночьих встреч-свиданий и даже с удовольствием залезла бы своими любопытными щупальцами внутрь к Веронике, с присущим ей сладострастием выпытывая все-все до мельчайших подробностей, да только Вероника опять же решила ей такого удовольствия не доставлять. Тем более к своим восемнадцати годам детская ее, робкая нелюбовь начала уже переходить в более стойкую и плотную неприязнь, и проводить всю свою жизнь рядом с этой каждодневной неприязнью она вовсе не собиралась. Но и признаваться всенародно в этом своем нелюбовно-недостойном грехе по отношению к хорошей, наверное, так отдающей всю себя без остатка и требующей от нее такой же обратной отдачи женщине тоже не собиралась. Зачем? Катька-то права… Бежать, бежать надо! Тихо и на цыпочках. Она и сама столько времени об этом думала-мечтала… Да и не бегство это получается, а спасение собственной жизни, когда приходится, не глядя, быстро перепрыгивать на другую льдину, чтоб до берега как-то добраться. А на следующей льдине холоднее все равно не будет. А если будет — следующая может мимо проплыть, и на нее перепрыгнуть удастся. Главное — чтоб маме ручкой прощально помахать, а это с любой льдины сделать можно…

Она сразу тогда почувствовала, что Игорь, этот взрослый уже, самостоятельный, практически тридцатилетний мужик крепко в нее влюбился. И предложение он ей сделал практически сразу. Она тут же за это предложение ухватилась обеими руками. Правда, квартиры у него своей еще не было, с мамой-папой жил, но в этом тоже оказались для Вероники свои плюсы. Потому что, если перебраться к свекру и свекрови на постоянное место жительства, маму можно с удовольствием и обломать, позволить себе такую вот маленькую радость, то есть развести руками театрально-безысходно — что ж, мол, теперь поделаешь, мамочка, придется тебе как-то без меня жить…

— Ах, Игорь, как же вы меня огорчили… — сокрушалась горестно мама, поджав губы и сцепив нервно пальцы рук. — Ну как же, как же у вас нет своей квартиры! Мы ведь, знаете ли, с дочерью очень друг к другу привязаны, мы и дня не можем прожить друг без друга… Она — моя жизнь, мой смысл, мой результат, мой свет в окне… Нет-нет, я совершенно не приветствую этого вашего предложения. Вот будет у вас, Игорь, своя квартира, тогда и посмотрим… А Вероника без меня и дня прожить не сможет…