Книга Всем спокойной ночи - Дженнифер Вайнер

Мне казалось, что все неплохо проводили время, хотя я заметила, что мамаши Апчерча оттаскивали своих детей от сырных палочек, словно это были отрезанные пальцы. И задавали много вопросов на тему наличия искусственных красителей в пунше. Я видела парочку детишек, которые выглядывали в наш дворик и спрашивали, когда же будут кататься на пони или когда же установят надувной воздушный замок. Я думала, они шутят. Они не шутили.

Я поняла это две недели спустя, когда нас пригласили на праздник к одному из ребят нашего садика. Все это было в «Апчерч-инн», гвоздем программы стало обильное угощение из ресторана, фуршет с копченой рыбой, шеф-повар, готовивший суши, и ледовая скульптура именинника в полный рост. Никаких пластиковых вилок, «пришпиль хвост к ослику», семей нетрадиционной ориентации, частично гидрированных закусок и вообще ничего искусственного. Отец, спортивный агент, разметил на парковочной площадке баскетбольную площадку в половину размера и каким-то образом уговорил весь стартовый состав НБА приехать к нам, сыграть с гостями вечеринки в игру и проиграть.

Когда мы возвращались домой, Бен не сказал ни слова, но я могла судить о том, как сильно он огорчен, по плотно сжатым губам и по манере тыкать кнопки радио с силой.

— Я же не знала, — взмолилась я, после того как дети, утомленные от волнения от всего пережитого, от именинного торта в четыре уровня, от персональных мешков с подарками и двухметрового центрового, задремали в своих сиденьицах. — Богом клянусь, если бы я имела хоть малейшее представление, я бы пригласила клоуна!

Бен шумно вздохнул.

— Или цирк! Ты общаешься с этими женщинами целыми днями. И ты не знала?

Я пожала плечами.

— Извини, — промямлила я.

— В следующий раз спроси кого-нибудь.

Я пообещала, что так и сделаю, хотя и не думала, что это поможет. Отливка уже застыла. Даже если бы наша катастрофическая вечеринка и не скрепила сделку, то это совершило бы сольное выступление Софи с песней «Не играй с моей киской». Она исполнила этот шедевр в «Красной тачке» на шоу «Каждый ребенок талантлив». После чего преподавательница не просто прислала домой записку, в которой просила меня впредь «подыскивать более подходящие тексты» для выступлений. Они провели общешкольную конференцию, куда пригласили оказавшегося под рукой детского психолога из Гринвича, готового с радостью ответить на все детские вопросы типа: что такое «киска» и кому можно трогать их киски.

Я все-таки испытала мимолетные угрызения совести, выбираясь с водительского места на парковке городского парка. Я задавалась вопросом, каким же надо быть морально ущербным приспособленцем, чтобы использовать убийство соседки для поднятия собственного социального статуса. Даже не была уверена, что это поможет. Я не была самой мелкой сошкой в кругу матерей Апчерча. Я вообще не принадлежала к этому кругу. Могла видеть этот круг лишь издали. Если какая-нибудь из этих женщин заявляла, что покупает памперсы из переработанной бумаги, другая, оказывалось, пользовалась только подгузниками из ткани, а третья — подгузниками из ткани, которые сшила сама. Если кто-нибудь из мамочек разрешал своим детям есть органическую пищу, тогда Мамочка Номер Два давала своему ребенку блюда органической вегетарианской кухни, а уж следующая по списку мамочка оказывалась органической вегетарианкой, противницей жестокости, скармливавшей деткам огурцы и морковку, выращенные исключительно на собственном заднем дворе. Причем компост для удобрения она готовила собственноручно.

Я не хочу сказать, что эти роботы от «Талбота»,[8] как я их иногда называла, были пустоголовыми клонами Марты Стюарт,[9] поголовно пекущими булочки. Мэрибет Коэ, до того как у нее появились Пауэлл и его старшая сестра Пейтон, занималась ценными бумагами. Кэрол Гвиннелл руководила картинной галереей в Сохо. Хизер Левит, прежде чем погрузиться в волшебный мир подгузников из ткани, деревянных игрушек ручной работы, еды, свободной от пестицидов и планирования каждой секунды жизни своих детей для максимального обогащения их внутреннего мира, работала в отделе арбитража в «Голдман-сакс». Детсадовцы Апчерча занимались акробатикой и фигурным катанием, мастерили поделки в разных кружках и брали уроки тенниса. Каждый из них учился играть по меньшей мере на одном инструменте и изучал два языка. Девочки посещали уроки танцев, мальчики играли в детский бейсбол, и все дети обоих полов играли в футбол (тренировки два раза в неделю, игры каждую субботу) осенью и весной.

Родители вели себя так, словно все это абсолютно нормально, будто это единственный способ выращивания собственных детей, Я никак не могла понять почему. Вероятно, сразу после родов злобный консультант по грудному вскармливанию распылил на их подушки пудру «Супермамочка». А может, просто наклонился и прошептал в каждое спящее ухо: «С нынешнего дня ты станешь думать только о грудном вскармливании! О том, как приучить к горшку! О занятиях пилатесом „Для меня и для мамочки“! И какой садик лучше — „Друзья Гринтауна“ или „День за городом“!»

У меня не было ни малейшего шанса. Даже если бы у меня был всего один ребенок, на которого я могла бы обильно излить свою энергию и интеллект, даже если бы я была стройной, хорошенькой и мотивированной настолько, что каждое утро делала макияж и целый час посвящала гимнастике, а мое представление о том, как на самом деле хорошо провести время, сводилось бы к выкладыванию букв алфавита из ути-путеньки каких хорошеньких кусочков соевого творога. Даже если бы у меня были дети, волшебным образом годившиеся для подобного предприятия.

Все прочие малыши Апчерча никогда не смотрели телевизор более минуты. Они не устраивали истерик, из-за которых мы опаздывали в ясли, не требовали со скандалом жареных куриных крылышек, и из-за них не устраивали совместных заседаний воспитателей и родителей по поводу выбора песни для смотра самодеятельности. Ну, что ж. Я попыталась разгладить свои брюки и открыла дверцу автомобиля в тот момент, когда на парковку на внедорожнике самой последней модели, таком высоком и с таким количеством большущих окон — ну просто теплица на колесах! — въехала Лекси Хагенхольдт. Я посмотрела в зеркальце заднего обзора — потрескавшиеся губы, блестящая кожа, растрепанные вьющиеся каштановые волосы и взволнованное выражение лица. Прежде чем открыть дверцу, я постаралась сменить волнение на более походящую к случаю печаль.

— Боже милосердный! — воскликнула Лекси, извлекая Хадли из детского сиденья. Мальчик даже не взвизгнул, не брыкнулся и не пытался изобразить непокорного ковбоя.

— Ты слышала?

Она примостила малыша на стройное бедро, одним взмахом уложила мелированные прямые волосы по плечам и отделила девственно чистый мешок для памперсов от коврика на полу салона — коврика без малейших признаков крекерных или бутербродных крошек.

— Я часами смотрела новости вчера поздно вечером и все-таки не могу в это поверить!