Книга Смерть луны - Вера Инбер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самсончик ответил очень вежливо:
— Иногда я бываю очень рассеянный. Вы сказали что-то про хвост. И я подумал, что вы говорите о комете тысяча восемьсот восемьдесят второго года, которая должна прийти в две тысячи пятьсот пятидесятом году, распавшись на четыре части. С кометами это часто бывает.
— Вот как, — молвил Емельян Иванович. — Почему же это бывает? Чудно как-то. Непонятно.
На что Самсончик ответил:
— Если вам без шуток интересно, то я вам дам свою тетрадь о кометах. Только, пожалуйста, пусть это будет между нами…
Емельян Иванович подержал на ладони протянутую руку, осторожно, как птенца, положил ее обратно на диван и вышел из комнаты с тетрадью под мышкой.
«Небо состоит из звезд, планет и молний. Астрономов было очень много. Особенно прославился один из них, проницательный Гук, который сделал открытие о характере зодиакального света. Интересно знать, какой характер может быть у света?
Я часто думаю о разных людях и представляю себе их по-звездному. Это моя игра. Папа, например, похож на утреннюю звезду, потому что во всей квартире он раньше всех встает и позже всех ложится. Анна Маврикиевна из крайней комнаты похожа на солнце в пятнах.
В сырой комнате, где дымит печка, живет Дина Агреабль, будущая звезда экрана. Она часто плачет. Есть еще разные тела в этой квартире, но я их не знаю. Но среди них нет ни одной кометы.
В Средние века кометы наводили на людей ужас, и, конечно, напрасно. В их честь выбивали медали. На одной медали был выгравирован приморский город в лучах кометы и надпись: „Гуляйте благоразумно, как при солнце“. Но им в то время было не до прогулок.
Как-то недавно у меня очень болела спина, потому что было сыро. Ночью я видел сон, будто в нашей квартире идет серебряный и сухой дождь. Он прошел мимо меня, и мы разговорились.
— Почему, — спросил я, — ты приходишь ночью, когда все спят и никто не может определить, что ты именно такое?
— Я прихожу всегда в это время, такой у меня характер, — ответил он. — И если ты никогда не видел кометы, то смотри на меня покрепче: я ее родственник. Я ее млечный брат.
Тут я проснулся. Хотел бы я повидать комету, но за мою жизнь ее не будет. Конечно, мне жаль…»
Емельян Иванович прочел все это, осторожно сидя на неокрепшей табуретке. Из записей Самсона Фличера, кроме всего прочего, он извлек некоторые интересные подробности из биографии Юпитера. Он узнал, что исполинский шар именуется, и не без основания, «ловцом комет», ибо обладает свойством совращать кометы с их истинных путей силой своего притяжения. Кометные параболы, эти великолепные незамкнутые кривые уходящие в бесконечность, он превращает в эллипсы! И комета снова и снова проходит мимо солнца, не смея свернуть с предуказанного ей Юпитером пути.
Дина Агреабль, о которой Самсончик Фличер написал, что она будущая звезда и что она часто плачет, в данный момент действительно плакала. Донимала ее печка.
На дворе было тепло, а в такие дни, как известно, печи греть не желают и выплевывают дым в жилые помещенья. Но самое обидное было то, что дымила печка не самой Дины Агреабль, а печка нижняя, бог знает чья, но, во всяком случае, неимоверно наглая.
На другой день после знакомства Самсона Фличера с Емельяном Ивановичем Дина Агреабль, не подозревая о том, что рядом находятся сердца, готовые любить ее, смотрела в жерло печи. Нетопленая печь дышала синеватым дымом, вдвое горьким оттого, что он был чужой.
«Не понимаю, — думала Дина Агреабль, наклонив голову набок и утирая слезы, — кто топит в такую теплынь и, главное, когда наверху есть другие печи и другие люди. Ведь у меня глаза слезятся от этого дыма. Ведь завтра у меня съемочный день, массовка, и Биркин обещал снять меня крупно с улыбкой. Но если я буду плакать, то как же тогда?»
Она открыла было форточку, но злая сырость тающего снега начала вползать в комнату, дым же не думал уходить. Тогда Дина Агреабль, пав духом, закрыла форточку и раскрыла дверь в коридор, сознавая в то же время, что такой поступок не этичен.
Полная луна, опоясанная облачной тесьмой, заглянула в окно. Осторожно обшарив предметы в комнате, она нащупала наконец кудрявую головку и остановилась на ней. И Емельян Иванович, выйдя в коридор с целью навестить Самсончика Фличера, неожиданно для себя вдохнул горечь дыма и девичьих слез, освещенных луной.
Наконец Дина Агреабль, убедившись в том, что дым не только не унимается, а, наоборот, свирепеет, решилась на последнее средство. Надев платок, она спустилась вниз и остановилась в затруднении перед звоночной таблицей. Подумав, она позвонила один раз, затем робко второй.
Она позвонила, она вошла. Чужая квартира враждебно встретила ее сундуками в передней и запахом незнакомой стряпни.
— Кого вам нужно? — хмуро осведомился человек, очевидно только что пристроившийся спать.
— Мне нужна печь, которая дымит, — робко ответила Дина Агреабль.
Однако при взгляде на хозяина печи стало понятно, что визит напрасен. Черные глаза под седыми бровями были полны яда.
— Я вправе поступаться, как мне благоугодно, со своей печкой. Моя вещь. Кроме того (тут он ехидно высморкался), теперь здесь у вас коммунистический рай. А вы знаете пословицу, что каждая гурия должна лететь до своего киоску.
И, говоря это, он широко распахнул входные двери. Дина Агреабль была так поражена этим ответом, что, подымаясь по лестнице, ступала на каждую ступеньку обеими ногами, как дети, словно никогда не занималась биомеханикой.
Чувствуя себя униженной и оскорбленной, Дина Агреабль решила отсидеться на кухне, пережидая дымовую атаку. Луна победоносно отражалась в большом медном тазу, и на выпуклых бедрах кофейника сидело по маленькой луне.
Войдя в кухню, Дина Агреабль увидала, как от того места, где обыкновенно ставились самовары, отделилась густая тень и, откашлявшись, спросила мужественным голосом:
— Товарищ, знаете вы, что такое автогенная сварка?
— Нет, — ответила Дина, — не знаю и знать не хочу.
— Это вы зря. Автогенная сварка, товарищ, это когда одна металлическая часть припаивается к другой при помощи горящего кислорода. Так вот, ежели один человек расшатался, то другой обязан наново спаять его.
— Я очень несчастна, — ответила Дина Агреабль. — Он не хочет перестать топить, и никто не может заставить его.
— Я могу, — моментально сказал Емельян Иванович. — Только прикажите. А что вы за голову все держитесь?
— Болит. Сегодня на съемке у нас в павильоне мне нужно было перепрыгнуть через забор. И я, для того чтобы лучше прыгнуть, отступила немного, вы понимаете?
— Конечно, я понимаю. Это правильно. Очень хороший тактический прием, — с увлечением воскликнул Емельян Иванович и присел было на край стола, но, услышав подозрительный треск, снова вскочил.
