Книга Алеша - Анри Труайя

Встреча была назначена на четыре часа. В три тридцать Алексей пришел попрощаться с матерью. Надев очки, она чинила носки двух своих, как она говорила, мужчин. Окинув взглядом сына с головы до ног, она осталась довольна. Лучшего оставляли желать только немного стоптанные ботинки, трещины на которых следовало закрасить китайской краской. Маскировка оказалась такой удачной, что заметить ее мог лишь искушенный взгляд.

Тьерри Гозелен жил в Нейи, на бульваре Аржансон. Всю дорогу Алексей пролетел как на крыльях. Придя по указанному адресу, он оказался перед особняком, окруженным садом из подстриженных в виде шаров кустов самшита. У ограды позвонил. Ему открыл мужчина в голубом фартуке и провел до входа в дом. Там другой мужчина в жилете с черно-желтыми полосами поинтересовался целью визита. Алексей смущенно назвал свое имя и сказал, что у него назначена встреча с месье Тьерри Гозеленом.

Мужчина в полосатом жилете невозмутимо провел его в вестибюль, украшенный большими темными картинами, а затем на широкую лестницу, ступеньки которой покрывал поблекший ковер. Поднимаясь по лестнице, Алексей чувствовал себя как в музее, где богатство и красота убили жизнь. Ему неожиданно показалось, что эти пышные украшения, этот слуга в ливрее напомнили что-то далекое и родное одновременно – дом его родителей в России! Разве он жил еще где-то, кроме Франции? Его смущение росло по мере того, как он осознавал свое открытие, следуя за чопорным, молчаливым слугой. К счастью, на площадке второго этажа его ждал Тьерри Гозелен:

– Привет, старик! Рад, что ты смог прийти!

Одна фраза примирила Алексея с торжественной обстановкой, в которой жил его друг. Тьерри увлек его в свою комнату. Вокруг дивана стояли наполненные книгами шкафы, стол был завален бумагами, брошюрами, а на геридонах[4] там и сям царствовали фотографии знаменитых людей. Алексей узнал Виктора Гюго, Бодлера, Анатоля Франса… Другие лица ему ни о чем не говорили.

– Мой пантеон! – объявил Тьерри Гозелен.

Они сели на диван. Созерцая комнату, Алексей думал, что если бы не революция в России, то и у него была бы своя комната, много книг и слуги. Должен ли он сожалеть об этом? Он настолько свыкся с жизнью на чужбине, что не мог представить себе другого существования, нежели то скромное и незаметное в глубине Нейи рядом с отцом и матерью. Заметив его рассеянность, Тьерри Гозелен заговорил о последних событиях в классе. Они принялись сравнивать достоинства преподавателей. Тьерри Гозелен отметил, конечно же, уроки месье Колинара, однако упрекнул его за слишком строгое следование программе и за то, что игнорировал крупных современных писателей. Сам он был увлечен Анатолем Франсом. И только что открыл для себя какого-то Лотреамона. Он взял со стола книжку и прочитал вслух отрывок из «Песен Мальдорора». На Алексея обрушился поток слов.

– Он что, сумасшедший, этот Лотреамон?

– Да! Но без сумасшествия не бывает поэзии!

– Так ведь ты любишь Анатоля Франса, а он твердо стоит на ногах!

– Анатоль Франс не поэт. Это великолепный прозаик с холодной головой.

– Лотреамон тоже пишет прозой!

– Необязательно писать стихи, чтобы быть поэтом.

– А! А я думал…

– Ты задержался на системе ритмов и рифм… Это устарело, старик… Хотя мне нравятся и простые стихотворения…

– «Смерть волка»?

– Конечно. Но и более современные. Я прочитал молодого поэта Кокто. Знаешь?

– Нет.

– Шикарно! Колинар никогда с нами не будет говорить ни о Лотреамоне, ни о Кокто. Я откопал сборничек Кокто в книжной лавке. Он только что вышел. Послушай.

И, взяв книжечку с полки, он начал читать. Алексей зачарованно слушал. Все казалось ему прекрасным в устах Тьерри Гозелена. В дверь постучали. Горничная принесла поднос с угощением и поставила на стол среди бумаг.

– Оставьте, Эмили, – сказал Тьерри Гозелен. – Мы все сделаем сами.

Какао оказалось нежным, душистым, пирожные с медом – отменными. За едой мальчики продолжали говорить о литературе. Познания Тьерри Гозелена казались неисчерпаемыми. Где он нашел столько времени, чтобы проглотить кучу книг? Кроме того, он был первым в латыни – этом мертвом языке, которым пользовались только на уроках! Рядом с ним Алексей чувствовал себя глубоким невеждой. Неожиданно он решил, что предпочел бы быть горбатым, но таким же умным и образованным, как его друг.

– Родители тебе все разрешают читать? – спросил он.

– Абсолютно все. Сейчас я погрузился в роман Колетт «Хлеб из травы». Неплохо. Это история об одном типе нашего возраста, который любит девушку и спит с настоящей женщиной. Описания иногда очень смелые, но верные.

– Что ты об этом знаешь?

– Необязательно попробовать, чтобы знать… Ты уже влюблялся, Крапивин?

– Нет. А ты?

– Я тем более. Для меня с моим странным видом это нормально. Я смотрю на девушек и говорю себе, что ни одна из них никогда не захочет меня. И это успокаивает. Я как Бодлер, как Мопассан. Вижу в женщине только инструмент для наслаждения. Я буду оплачивать курочек. Без всякого чувства. Это мудро. Ты, напротив, красивый парень. Значит, познаешь все ложные увлечения, глупые надежды, иллюзии, разочарования… Мне жаль тебя, старик!

Он неловко рассмеялся. Польщенный тем, что его назвали «красивым парнем», Алексей возразил:

– Ты чудак, Гозелен! Вот увидишь, что и ты однажды влюбишься и, может быть, даже женишься!

– Жениться, чтобы стать рогоносцем! – воскликнул Тьерри. – Нет уж, спасибо! У меня другие планы!

– Какие?

– Я хочу стать писателем. А ты, Крапивин, будешь актером.

– С чего ты взял?

– Я слышал тебя на уроках. У тебя есть все, чтобы подняться на сцену. Ты будешь играть в моих пьесах!

– Не думаю, – сказал Алексей. – Я тоже хочу писать, публиковаться…

– На французском или на русском?

– Что за вопрос? На французском, конечно же! Я едва могу по-русски писать. Даже если бы я и знал его прекрасно, я не хотел бы писать на нем. Да и кто читает теперь русских писателей? Никто! Или такие старики, как мои родители…

– Ну что ж, тогда мы оба будем писателями. И лучшими во Франции! Мы будем поддерживать друг друга! Будем вместе читать наши рукописи! Будем безжалостны друг к другу! Безжалостны и неразлучны!

Тьерри Гозелен ликовал, его щеки раскраснелись, светились глаза. Он так верил в свои слова, что и Алексей увлекся эйфорией верного успеха. Будущее внезапно засияло перед ним солнцем дружбы и славы.

– С сегодняшнего дня я буду звать тебя Алексей, а ты меня Тьерри, – решил он.

И протянул Алексею руку. Тот с силой пожал ее.

Охваченные волнением, они некоторое время стояли молча, глаза в глаза, затаив дыхание. Потом Тьерри вздохнул: