Книга Милкино счастье - Лана Ланитова

– Да, мадам.

– Я, конечно, сомневаюсь, чтобы ты все поняла с первого раза. Я буду тебя учить и строго с тебя спрашивать. Первое время ты будешь больше делать по дому черную работу. Господа на днях уедут в фамильное имение, в деревню. Оставшиеся здесь слуги должны будут помыть стены, отскоблить всю копоть на кухне и кухонной посуде, побелить потолки в подвале, натереть паркет, просушить все подушки, одеяла, воротники, муфты и многое-многое другое.

– Мадам, а за столом или на званых обедах… ваши горничные не прислуживают?

– Что?! – Капитолина аж поперхнулась от такого возмутительного и странного вопроса. – Вот еще! Твое место – подвал, чердак, хозяйственный флигель, портомойня, кухня и задняя лестница. Если хоть раз я увижу тебя у парадного входа, на лестнице, где господа ходят или в их покоях без разрешения, сразу лишу жалования. А повторится еще раз – выгоню.

– Дело в том, что я не кухарка, я училась…

– И что? У нас все горничные грамотные. Ишь, что удумала. На простых обедах господам прислуживаю я, либо камердинер, Федор Давыдович. А на званых вечерах они выписывают официантов и метрдотеля из ресторации князя Верийского.

– Но, как же… Я же немного и по-французски знаю. Может, мне другая какая работа найдется? – робко упорствовала Людмила.

– Другая работа тебе найдется, а как же, – зловеще, прямо в ухо, обдавая нечистым дыханием, прошептала ей Капитолина. – Я бы прямо сейчас нашла тебе другую работу, если бы не прихоть нашего Анатоля. – Вот, прямо в этом голубом платье я бы и отправила тебя на другую работу: ноги в доме терпимости раздвигать. Ты зачем так вырядилась? А? Захотела барина нашего соблазнить? Или графиню разозлить? Смотри у меня. Признавайся, ты дева?

– Да, – дрожащим голосом ответила ей Людмила.

– Сегодня вечером я тебя осмотрю.

– Как это?

– Ноги раздвинешь и покажешь…, что не грешила.

– Но!?

– Не запрягала никого. Такой порядок у нас, – уже спокойнее объяснила Капитолина. – Я должна проверить твою девственность и отсутствие заразы. Ты с посудой дело будешь иметь, а может, и с детьми когда. Сначала я проверю, а после, на неделе, и доктор приедет. Я никогда Илью Петровича, доктора, не гоняю задаром. Ибо, его визиты денег стоят. Потому и осматриваю всех горничных поперед сама. И вот еще что, проверять здесь тебя будут каждые три-четыре месяца. Если начнешь сожительствовать с кем, сразу выгоню. Тут и хозяин не поможет. У нас такой порядок – здесь одни девы работают.

– И даже вы? – глупо поинтересовалась Людмила, дрожа от страха.

– И даже я. Я – дева, хотя мне уже пятьдесят пять, – гордо ответила Капитолина. – Не мной это заведено, однако, порядок есть порядок… Еще покойница, мать Анатоля, сие завела. И графиня тоже поддерживает эти правила. Матушка наша, Руфина Леопольдовна, дама очень строгая. Веры католической. Она одну горничную, прижившую ребенка от бывшего истопника, самолично приказала отвезти в монастырь. Там и рожала та распутница…

– А если я выйду замуж? Я же мужа и детей хочу…

– А вот, как соберешься, так и пойдешь отседа. И рожай тогда кого хочешь, и от кого хочешь. А по мне так, хоть от черта!

Затем строгая Капитолина Ивановна отвела Людмилу на чердак. Там располагалась ее отдельная комнатка. В комнате стояла обшарпанная прогнутая кровать, набитая соломой, умывальник и потрескавшийся комод. В самом верху находилось маленькое чердачное оконце.

– Все горничные у нас живут на чердаке. Эта комната зимой холоднее других. Но Анатолий Александрович распорядился дать тебе именно эту. Да и в той, где живут другие девушки, по-правде говоря, уже нет места. Будет холодно, заткнешь оконце тюфяком. Ничего, не околеешь. Потому, получай белье, два форменных платья, передники, чепцы.

– Ой, да они же большущие, – возразила Людмила, глядя на платья.

– Да, я на себя их когда-то шила, прозапас. С первого жалования начну вычитать с тебя за них. Они дорого мне обошлись. Ткань добротная, крепкая, подъюбник пышный, передник холщовый… Глянь, как отбелен! Воротник на коклюшках вязан. Я бы никогда не отдала тебе эти платья, да не в васильковом же ты тут щеголять будешь? А то, что не по размеру, так невелика беда. А для чего тебе иголка с ниткой? Если большое, то ушьешь. Тебя мать-белошвейка, что с иголкой обращаться не научила?

– Откуда вы знаете про мать? – неприятно поразилась девушка.

– Я все, милая, знаю… Распаковывай пока свои вещи. Сейчас тебе еще сундук принесут и ковш для умывания. Через час спускайся по задней лестнице в подвал, в кухню – обедать.

Как только старшая горничная ушла, Людмила потрогала новое форменное платье. Она встряхнула его. Пахнуло чем-то прелым и кислым. А из рукава вылетела моль. «Господи, сколько лет лежало это гадкое платье? Оно же жутко колючее и воняет!»

Она упала на кровать и обхватила голову: «Я пропала. Про-па-ла… Какие женихи? Какое замужество? Господи, куда я угодила? Если будет совсем невыносимо, я сбегу. Но… Тогда они мне не дадут рекомендации на новое место. Может, Анатолий Александрович даст? Или сразу отпустит меня? Как я о нем забыла? Приказчик говорил, что хозяин добрый…»

Людмила вдруг вспомнила о красивом графе и снова задумалась. Она не поняла, сколько прошло времени. Ей все время казалось, что она попала совсем не в свою жизнь. Что надо встать и выйти из этого запутанного лабиринта. Она просто ошиблась дверью. Ее жизнь – это выпускной бал и кружение вальса, ее жизнь – это цветы, комплименты, красивые платья и усатые офицеры… Ее жизнь… Господи, даже сам граф входил в тот мир, который мстился душе юной красавицы. Но не грязные полы и посуда, не эти лежалые, огромные и колючие платья, ни эта старая карга. Чего она решила у меня проверять? Стыд-то какой. Не может быть, чтобы все это было правдой.

Она знала, что ее жизнь сильно отличалась от жизни тех подруг, с которыми она училась. Тех, чьи родители были много богаче ее бедной матушки. Но мать, не покладая рук, днями и ночами строчила, штопала, вышивала чужое белье и выручала за это какие-то средства. Она экономила на многом, лишь бы ее дочь не выглядела хуже своих одноклассниц. Как ей это удавалось? В силу безоглядной беспечности, присущей лишь молодости, Людмилочка редко задумывалась о том, каких трудов это стоило рано постаревшей и поседевшей матери. Мать делала все, чтобы суровая и грязная действительность не коснулась ее детей и особенно любимой дочери. Она верила в ее светлое, обеспеченное будущее. Людмила заплакала от жалости к себе и своей матери.

«Надо взять себя в руки. Если я сбегу, мама сильно расстроится. Наступил и мой черед, помочь маме. Ладно, поживем-увидим… Как бог даст», – она перекрестилась и поцеловала свой серебряный крестик.

В коридоре раздались шаги. В дверь кто-то стукнул и, не дожидаясь ответа, отворил ее. В комнату заглянула полная рыжая женщина, лет тридцати.

– Спускайся на обед. Капитолина Ивановна зовет.

– Да, спасибо, я сейчас.