Книга Великий магистр революции - Яна Седова

Тем не менее Гучкову поверили. Ольденбург считает Гучкова «одним из главных творцов», «если не главным», бредовой распутинской легенды, приписавшей «старцу» «и смену направления, и смену лиц, падение одних, возвышение других». На самом деле речь Гучкова, как и вся его пропаганда против Распутина, как и все последующие подвиги гениального октябриста вроде вымогательства у Государя отречения от престола, стремились к одной очевидной цели — оттолкнуть от Государя возможно больше монархистов. Один из них (Шульгин) потом так и сказал: «Есть страшный червь, который точит, словно шашель, ствол России. Уже всю сердцевину изъел, быть может, уже и нет ствола, а только одна трехсотлетняя кора еще держится…

И тут лекарства нет…

Здесь нельзя бороться… Это то, что убивает…

Имя этому смертельному: Распутин!!!»[5]

«Распутинская легенда, — говорит Ольденбург, — оказывала на людей парализующее влияние. Те, кто попадал под ее власть, начинали сомневаться в побуждениях Государя, ловили в Его словах отголоски чужих влияний и неожиданно перечили Его воле, подозревая, что за нею стоит Распутин».

Государь назвал речь Гучкова о Распутине «отвратительной» и однажды просил военного министра передать Гучкову, что Он его считает подлецом. «Вот тут, на этом, я считаю, произошел окончательный разрыв, окончательно потеряли ко мне всякое доброе чувство, а мне даже передавали, что государыня сказала: «Гучкова мало повесить»».

Но чтобы монархисты от престола не просто отошли, а отскочили, Гучков обвинил правительство еще и в измене. «Измена… — писал Шульгин. — Это ужасное слово бродит в армии и в тылу… Началось это еще с Мясоедова в 1914 году». Для этого Гучков использовал тот же прием, что и с Распутиным. Он нашел еще одну мишень — жандармского офицера Мясоедова — и в газете «Новое время» обвинил его в шпионаже. Мысль об измене в военном министерстве подрывала репутацию военного министра Сухомлинова, который и сам по себе Гучкову был неугоден. «Хорошо сознавая, что открытые выступления против Монарха могут повлечь нежелательные последствия, Гучков атаковал Его косвенно, дискредитируя близко стоявших к Нему лиц, а в особенности военного министра, генерал-адъютанта Сухомлинова, в правильном расчете, что приписываемые им последнему дефекты не могут не отразиться на Царе», — пишет ген. Курлов.

Нужно сказать, что Гучков через свой Красный Крест был знаком едва ли не со всем высшим командованием армии. «Осведомителей», как он их называл, у него было много и он, как правило, неплохо разбирался во внутренних делах армии. Как раз одним из таких «осведомителей» был ген. Поливанов. Незадолго до начала событий Мясоедов по поручению военного министра расследовал дело об обвинении в шпионаже ген. Поливанова, чем себя и погубил. Именно Поливанов передал Гучкову материал для обвинений Мясоедова, объяснив потом свои действия желанием занять пост военного министра.

Узнав о действиях Гучкова, Мясоедов вызвал его на дуэль. На дуэли 20 апреля 1912 г. Мясоедов стрелял в Гучкова, но промахнулся, т. к. был близорук, а Гучков стрелял в воздух. Несмотря на беспочвенность обвинений Мясоедову пришлось уйти в отставку. 28 апреля 1912 г. был уволен и Поливанов за передачу Гучкову конфиденциальной информации.

Хотя об «измене» в армии узнала вся страна, Гучков мог бы считать это дело проигранным. Его газета вынуждена была опубликовать опровержение сведений о Мясоедове. Но во время войны история с обвинением Мясоедова неожиданно для самого Гучкова кончилась трагически. В 1915 г. сбежавший из германского плена подпоручик Колаковский обвинил Мясоедова в измене. Ставка в ее тогдашнем составе (Верховным главнокомандующим был Великий Князь Николай Николаевич) воспользовалась этим случаем, чтобы объяснить следствием измены свои промахи на фронте. Военно-полевой суд приговорил Мясоедова к смертной казни. Даже признание Мясоедова в мародерстве — говорилось о двух статуэтках, взятых им из дома в Восточной Пруссии, о каких-то оленьих рогах — не могло быть основанием для такого приговора.

Конец истории описывает Катков: «Выслушав приговор, Мясоедов попросил разрешения послать телеграмму царю и семье, и затем потерял сознание. Телеграммы, в которых Мясоедов утверждал, что невиновен, и просил родных смыть позор с его имени, так и не были отправлены, их подшили к делу. Казнь состоялась в ту же ночь после неудавшейся попытки Мясоедова покончить с собой»[6], «…теперь, по моему мнению, — говорит Мельгунов, — можно считать неоспоримо доказанной не только невинность самого Мясоедова, но и то, что он пал жертвой искупления вины других. На нем в значительной степени отыгрывались, и прежде всего отыгрывалась Ставка». Хотя Колаковский позднее признался, что фамилию Мясоедова узнал из газет в 1912 г., Дума и ее поклонники не сомневались ни в измене Мясоедова, ни в том, что первым эту измену раскрыл Гучков. Вслед за казнью Мясоедова последовало увольнение военного министра Сухомлинова, и оба факта пригодились для дальнейшей пропаганды.

По словам Глобачева, «Керенский поспешил написать открытое письмо председателю Государственной думы Родзянко, между прочим нигде открыто не напечатанное, с резким осуждением и обвинением в государственной измене правительства и командного состава. Письмо, в виде отдельных листовок напечатанное в тысячах экземпляров, распространялось из-под полы в Петрограде и провинции, в чем и был весь его смысл, т. к. правды в нем не было ни на грош. Но успех оно имело, в особенности в студенческих и рабочих кружках».

Очевидно, что Гучков, который к тому же «давно и широко раскинул сети своих сношений как с командным составом армии, так и со служащими в центральных управлениях министерства», был объектом надежды и зависти масонов. Однако договоренности между ними до последнего времени не возникало; возможно, потому, что у масонов не было подходящего случая. Тем не менее ничего не подозревавший Гучков был окружен целой масонской цепью. Масоны занимали главные должности в военно-промышленных комитетах, председателем главного из которых — Центрального военно-промышленного комитета, ЦВПК, был Гучков. Одновременно он входил и в Прогрессивный блок. Заместителем председателя ЦВПК был масон Коновалов, а председателем киевского ВПК — масон Терещенко.

Официально ЦВПК занимался распределением военных заказов. На деле эта организация готовила государственный переворот. С некоторого времени, вероятно, с 1914 или с 1915 г., Гучков от прежних целей причинить Государю как можно больше неприятностей перешел к идее переворота: «Когда я и некоторые мои друзья в предшествовавшие перевороту месяцы искали выхода из положения, мы полагали, что в каких-нибудь нормальных условиях выхода найти нельзя, что надо идти решительно и круто, идти в сторону смены носителя верховной власти В этом направлении кое-что делалось до переворота, при помощи других сил и не тем путем, каким в конце концов пошли события…», подразумевая под «другими силами» свои связи с рабочими и военными кругами.

Связь с рабочими Гучков установил через рабочие группы, выборы в которые были осуществлены к началу 1917 г. в 58 комитетах из 244 и постоянно действовали в ВПК в обеих столицах, в Киеве и в ЦВПК. Рабочие группы выбирались выборщиками от рабочих военных заводов. На первых выборах в рабочую группу ЦВПК в сентябре 1915 г. большевики, недооценив Гучкова, отказались принять участие в выборах и сорвали их. Рабочая группа была избрана только через два месяца. В нее вошли меньшевики и эсеры. Председателем группы был меньшевик Кузьма Гвоздев, который сразу заявил, что самодержавие — это «наш страшный внутренний враг». В январе 1917 г. рабочая группа ЦВПК выпустила воззвание с призывом к «решительному устранению самодержавного режима». В то же время Хабалов писал Гучкову, что рабочая группа «занялась обсуждением политических вопросов в резко революционном направлении». Суханов пишет, что рабочая группа «не пользовалась популярностью среди рабочих масс», это было «сотрудничество в сфере «казенных заказов»»; такой же точки зрения придерживается и официальная историография и, как обычно, впадает в ошибку. Насколько влиятельны были рабочие группы, видно из того, что Гвоздев вошел после революции во временный Исполком Совета рабочих депутатов, а в сентябре-октябре 1917 г. был министром труда во Временном правительстве. «Рабочая группа с самого начала своего существования занялась исключительно политической работой, — пишет начальник Петроградского охранного отделения ген. Глобачев. — Она имела свое отдельное помещение, свои отдельные заседания, свое делопроизводство и полную связь с заводами и фабриками».