Книга Клыки. Истории о вампирах - Терри Виндлинг

Иисусе, подумала я, а сама тихо спросила:

– Почему не мог?

Но ответа не услышала. Он ушел.

В комнате повисла такая тишина, что я услышала первые капли дождя прежде, чем началась буря.

На следующий день на уроке химии Мэдисон сидела так близко к Джейсону, что их ноги соприкасались, а когда она поворачивалась, чтобы на него посмотреть, их губы практически сливались в поцелуе.

Задумавшись, как скоро в связи с этим появятся потерпевшие, я нацарапала на полях блокнота: «А если узнает Эмбер?».

Джейк не отвечал. Впрочем, иного я не ожидала. Да и неважно.

Я стерла пометку.

(Третий урок: машину Мэдисон эвакуируют. Старшая школа будет похлеще американской мафии.)

Джейк молчал весь день. Раньше я не осознавала, насколько мне нравилось, что он был рядом. Ну, я кое-как справлялась – писала заметки с вопросами, рисовала всяких монархов в тетради по истории, как и обычно, – только это было… не то. Иногда к людям привыкаешь.

(И скучаешь по ним.)

17. Ты перестаешь спать по ночам.

18. У тебя возникает все больше неприятностей из-за того, что клюешь носом на уроках.

Я пила кровь уже несколько месяцев, но все равно очутилась в постели – меня бросало в жар и трясло.

Бабушка в этот день сама была у врача и не могла помочь мне, тогда как я еле шевелилась. Я практически горела.

Вдруг я ощутила, как моей шеи коснулось прохладное дыхание.

– Сайин? Сайин.

Это был Джейк. Он вернулся. Я, изнемогая от боли, едва его слышала.

– Сайин, открой глаза.

Усилием воли я разомкнула веки и ахнула от изумления.

В моей комнате стоял мальчик. У него были темные волосы и чуть изогнутые очки. Он был не совсем настоящий: сквозь его тело проглядывал стол, и на месте глаз были пустые глазницы. Зато я хорошо видела силуэты его рук, которые он держал передо мной, выставив пальцы.

– Сосчитаешь мои пальцы? – спросил он.

Несколько мгновений я не могла даже сфокусировать на них взгляд, но затем сосчитала – от одного до десяти. После этого я принялась считать нитки в одеяле, и когда уже выключалась (и меня накрывала паника), в дверь постучала бабушка.

Джейк отступил за занавески.

– В чем дело? – спросила бабушка, наклоняясь ко мне. Кожа у меня была липкой, руки дрожали.

– Я так голодна, – проговорила я. – Вчера я попила, но… – закончить я не смогла, потому что в горле было слишком сухо, и только покачала головой.

Бабушка, сдвинув брови, посмотрела на меня. А потом сказала:

– Посмотрим, чем я могу помочь, – и вручила мне книгу, сказав: – Пересчитай в ней слова. – А потом вышла, закрыв за собой дверь.

Ко времени, когда я была на третьей главе, в руках у меня оказалась кружка. Кровь была горячей и густой, и допив, я постаралась вылизать то, что оставалось на стенках.

Бабушка выглядела уставшей, но улыбнулась мне.

– Мы что-нибудь придумаем, – заверила она. – Что-нибудь придумаем.

Кивнув, я поцеловала ее в щеку. (Она пахла солью, лосьоном и тальком.)

Когда она ушла, Джейк вышел из-за занавесок.

– Спасибо, – поблагодарила я. – За то, что ты сделал.

Он пожал плечами.

– Пустяки, – проговорил он, стараясь не смотреть на меня. – Не буду мешать тебе спать.

Сказав это, он стал таять, будто выгорающая пленка.

– Не уходи, – попросила я.

Он замер. Теперь я могла видеть, когда он задерживает дыхание. Могла видеть, как он кивает, и как его темные волосы при этом спадают на лицо.

Даже если бы он не говорил мне этого, я бы и так поняла, что он покончил с собой от отчаяния. Его глазницы представляли собой две черные дыры, будто его заживо поглотила печаль. Я подумала, появятся ли у него еще когда-нибудь настоящие глаза, или этот след скорби неизгладим.

(Я подумала: испытывал ли он такую жалость к кому-нибудь еще, наблюдал ли еще чьи-то последние мгновения жизни? Мэдисон и остальные были никчемны, но все равно чувствовалась боль, – боль при мысли, что их больше нет, и осталась только я одна. Значит, существовали такие уровни одиночества, которых даже я не знала.)

Он провел рядом со мной всю ночь. Я чувствовала его дыхание, а если вытянуть руку, то ощущала холод, когда мои пальцы проходили сквозь его.

Однажды утром, когда я шла в школу, в небе показалось солнце. Это было летнее солнце, яркое и горячее.

У меня начала закипать кровь.

Я закричала, натянула толстовку на голову и перешла на бег. Солнце палило, у меня все болело, я тряслась и не знала, где спрятаться. Затем, наконец, очутилась возле лесистого участка, который владельцы не могли продать уже пять лет. Он весь зарос деревьями и колючками, погруженный в тень и, к тому же, был безлюден.

Мне же он послужил маяком.

Я бежала, пока могла хоть что-то видеть, а потом упала на колени и прижалась лицом к земле. Этой ночью прошел дождь, и запах сырой земли казался мне успокаивающим, словно объятия.

Я принялась копать. Мои руки были будто мраморными, будто железными, но рьяно разметали грязь и коренья во все стороны.

Я соскользнула в неглубокую яму и принялась засыпать себя землей, пока эта острая боль не прошла. Но меня все равно продолжало колотить, и я открыла рот, но подавилась, набрав грязи внутрь.

Могила давала спасительную прохладу, будто снег, внезапно выпавший посреди лета.

– Сайин? – вдруг прошептал Джейк.

Я заплакала.

Когда стемнело, я выбралась из ямы и побрела домой, стряхивая грязь с одежды. Джейк молчал, но я чувствовала, что он рядом, справа от меня. От него исходила благословенная прохлада, тогда как вокруг становилось теплее.

(В последние дни у моего тела была комнатная температура.)

Домой я зашла как раз вовремя, чтобы застать маму, папу и бабушку за приготовлением ужина. Они замерли, уставившись на меня.

– Я поскользнулась, – проговорила я в тишину.

Мама вздохнула.

– Сайин, что с тобой такое?

– Я все вымою, – пообещала я. – Мне нужно в душ. Извините.

Сбросив ботинки в коридоре, я захлюпала вверх по лестнице, стараясь при этом, насколько возможно, ничего не запачкать.

Если включать только холодную воду, то становится почти приятно.

Когда я спустилась, бабушка уже заваривала чай.

– Как себя чувствуешь? – спросила она.

– Лучше. Ты как?