Книга Как все начиналось - Марина Ефиминюк

Сильный, забористый морозец разрумянил щеки совершенно счастливой подруги, та с редкой для хрупкой девушки силой расталкивала народ и быстро пробиралась на Северную площадь, где давали концерт «Баяны». Я нехотя плелась за ней, постоянно получая толчки то в спину, по бока. Сама я была тщедушная, поэтому особенно сильные удары заставляли меня отступать и терять из виду Динарку.

– Вон они! – вдруг бешеным голосом заверещала та. Окружающие, завидев очередную сумасшедшую фанатку, быстро расступились, образовав вокруг подруги свободное пространство. Воспользовавшись общим замешательством, я, наконец, смогла её догнать.

– Где? – прохрипела я, запыхавшись.

– Да, вон! – показывала пальцем с острым подпиленным ноготком куда-то вверх подруга.

Я задрала голову и кроме стены колокольни ничего больше не увидела. Тут я заметила, стройные женские фигурки в звоннице.

– Ну, дают! – удивилась я.

Динара схватила меня за руку и, усиленно работая локтями, протащила сквозь толпу. Нам открылся вид на Северную площадь, где было настоящее светопреставление. Я никогда в своей жизни не видела столько девушек. Красивые и не очень, совсем молоденькие и уже зрелые девицы, визжали так, что закладывало уши, и тянули руки куда-то вперёд. За всем этим гамом едва угадывалось, еле слышное пение довольно фальшивых голосов:

Плакала берёза, красными листами,

Плакала осина кровавыми слезами…

– Что они поют? – смутилась я.

– Какая к черту разница? – заорала мне в лицо Динара. – Главное их послушаем!

Толкаясь и ругаясь, как сапожники, мы с трудом протиснулись сквозь толпу. Сценой оказались две телеги, соединённые вместе, голоса у певцов тихие, подкрашенные для громкости простейшим заклинанием, запах которого витал вокруг. «Баянов» оказалось четверо, худые и длинные как жерди с новенькими дорогими лютнями в руках. Не смотря на всю их смазливость, мне показалось, что на Динаркином лубяном свитке художник смог-таки уловить суть их лиц. Долго и напряжённо прислушиваясь, я поняла, что один из них играет не в такт.

– Я что ради этого в такую рань вставала? – возмутилась я. – Пойдём лучше на лучников посмотрим!

– Дура ты, Аська! – скривилась подруга. – Ты посмотри, какие женихи знатные! Да тебе все девки в городе завидовать будут, глядя на такого парня!

Я хотела было возмутиться и объяснить ненормальной кто из нас дура, но не успела. Какая-то особенно влюблённая и поэтому наглая девица, потеряв остатки стыда, решила забраться на телегу, дабы потрогать предмет своего восторга. Глядя на неё, разгорячённая, орущая толпа совершенно озверела, вся женская масса начала наступать на бедных певцов, пытаясь оторвать кусочек их одежды или, на худой конец, вырвать из рук лютню, как военный трофей.

Парни побледнели и сбились в кучку, такой горячей любви они, явно, не желали. От особо надоедливых и прытких поклонниц отбивались ногами. В это время на телегу забрался толстый гном в невообразимом разноцветном полушубке, из-под которого торчали ярко-жёлтые порты. Он приложил маленькие ухоженные ручки к лоснящимся упитанным щекам и заголосил тонким голосом: «Стража! Стража! Касатиков убивают!» Стража, конечно же, не появилась, а его голос сошёл на «нет», когда какая-то девчонка-малолетка схватилась его за штанину и попыталась вырвать лоскут. «Дура! – заорал гном басом. – Я всего лишь импресарио, на них одежду рви!» – он ткнул пальцем в своих питомцев.

Тут мне стало весело, я громко хохотала и прикрикивала: «Разденьте их догола! Нечего девок молодых смущать!», пока не поняла, что толпа наступает, и нас с Динаркой подминают под себя не в меру влюблённые поклонницы «Баянов». Мы находились у самой сцены и пути к отступлению оказались перекрыты людской массой. Я схватила подругу за шкирку и толкнула, та шлёпнулась и отползла в самое безопасное место – под телегу, следом за ней я. Какого же было моё удивление, когда мы обнаружили там всех четверых красавцев и несчастного гнома в разорванном полушубке. Зрелище было жалкое и уморительное, но подружка и здесь не растерялась, с совершенно безумным видом протянула свиток со страшными рожами и прошептала: «Крестик поставьте!»

Парни шарахнулись, было, из-под телеги, но разгорячённая толпа являлась лучшим аргументом для возвращения обратно, гном закрестился и запричитал: «Чур, меня! Чур, меня!» Я расхохоталась страшным голосом, как настоящая ведьма. «Бесы! – охнул пискляво гном, хватая за грудки то одного парня, то другого, – За какие же грехи посланы? И чем я провинился-то?» Я отсмеялась, отдышалась и обратилась к нему:

– Обедом накормите, вытащу!

Тот, не долго думая, замотал вихрастой башкой. Я вылезла обратно к толпе, как раз в это время девицы, наконец, сообразили, что «Баяны» самым чудесным образом исчезли, и решили громить площадь. Забравшись в самую гущу, я сложила ладони рупором и заорала во всю мощь своих лёгких:

– Вон они! Они туда побежали! – ткнув пальцем в сторону Главной площади.

– Вон они! Вон они! – раздалось вокруг. Толпа озверелых поклонниц моментально двинулась в указанном направлении, сметая все и всех на своём пути.

– Лови их, – подлила я масла в огонь, но мой призыв либо не восприняли, либо не услышали. В это время на опустевшую мостовую из-под телеги выбрались «Баяны», гном и подруга, не спускающая влюблённых глаз с парней.

Пробирались мы, как партизаны, тёмными улочками, известными мне с детства. Я шла первая бодрым шагом, напевая скабрёзную песенку. Мальчики беднели от любого женского голоса, судорожно прижимали некогда шикарные лютни и ожидали за каждым поворотом наткнуться на орущую толпу. Гном пыхтел и ковылял на своих коротких ножках, стараясь не отставать. Динара, едва не плача, завершала процессию, неся уже развёрнутое, как транспарант, лубяное безобразие с лицами музыкантов. Через минут двадцать показался «Весёлый поросёнок», не сговариваясь, мы прибавили ходу.

– Дошли, слава богу, – проснулся гном, – а то я чуть не помер. Одышка, зараза, замучила.

– А Вы приходите к нам в лавку травницы Марфы, мы Вам быстренько лекарство найдём, – не стала теряться я, зазывая выгодного клиента, – и ребятам, – кивнула я в сторону четвёрки, – что-нибудь от горла, а то на морозе поют, голоса сажают.

Последнее предложение написало на их челах неподдельный ужас, видимо, перспектива быть вылеченными от чего бы то ни было, пугала всех до беспамятства.

– Но я не настаиваю, – быстро ретировалась я, решив, что ещё слово и обеда нам не видать.

– Ну ладно, девоньки, ладно. Обсудим потом, а сейчас кушать, есть или жрать. У меня после таких разборок всегда аппетит просыпается, – подытожил гном мою тираду.

Всемером мы зашли в харчевню. Хозяин, усатый, дородный дядька, чуть не обмер:

– Ох, какие гости, какие гости, а доченька-то моя, Алёнка, на вас, касатиков, пошла полюбоваться, а тут вы сами и пожаловали. Честь-то, какая, честь, – запричитал он.